Том 4. Произведения 1857-1865 - [226]

Каплуны

При жизни Салтыкова напечатано не было. Первоначальная редакция (начало 1862 г.) впервые — в журнале «Нива», 1910, № 13, стр. 250–254;[228] позднейшая редакция (конец 1862 г.) впервые в «Литературном наследстве», т. 67, М. 1959, стр. 321–326.

Сохранились: 1) черновой автограф первоначальной редакции очерка с заголовком «Каплуны»; на полях листа 3-го рукою Салтыкова помета карандашом: «О том, что самое воздержание от жизни нужно подготовить»; 2) цензурный экземпляр корректурных гранок первоначальной редакции (предназначалось для «Современника», 1862, № 5), с заголовком: «11. Каплуны. Последнее сказание», эпиграфом из Гейне, многочисленными вычерками и подчеркиваниями цензора Ф. П. Еленева и с запретительной резолюцией министра просвещения А. В. Головнина, такой же, как на гранках «Глуповского распутства». Текст гранок восходит к неизвестной нам беловой рукописи. От чернового автографа текст гранок отличается большим количеством авторских изменений и дополнений; 3) корректурные гранки позднейшей редакции очерка в цикле-подборке «Глупов и глуповцы. I. Общее обозрение. II. Деревенская тишь. III. Каплуны» (для «Современника», 1863, № 1–2); 4) корректурные гранки январской хроники «Наша общественная жизнь» за 1863 г. с ненапечатанным в «Современнике» окончанием, представляющим собою переработанную часть очерка «Каплуны».

В настоящем издании печатается по цензурному экземпляру корректурных гранок майской книжки «Современника» за 1862 г. без учета цензорской правки, с проверкой по автографу. Переработанная и сокращенная редакция, предназначавшаяся для январско-февральского номера «Современника» за 1863 г., печатается по корректурным гранкам в разделе «Из других редакций» (стр. 505–512). Редакцию, которая вошла в состав «Нашей общественной жизни», см. в т. 6 наст. изд. («Из других редакций»).

Приводим важнейшие варианты черновой рукописи:

, строка 15 сверху. После: «в наше тревожное и тяжелое время» — в рукописи было:

И сытость и довольство собой (эти два, несомненно, главнейшие условия действительно счастливой жизни) так удачно сочетались в нем, что оба находятся в постоянном равновесии и служат как бы необходимым друг к другу дополнением. Сытость благоприятно действует на расположение духа, сообщая ему ту ясность и благодушие, которыми никогда не могут обладать птицы голодные или оборванные, а довольство душевное, с своей стороны, помогает его организму отчетливее переработывать всякую предлагаемую снедь и покрываться слоями жира с тою неторопливою, но прочною постепенностью, которая составляет предмет неистощимых утех для истинных знатоков и любителей каплуньей породы. Понятно, что после этого каплуны, по всей справедливости, считают себя вправе претендовать на всеобщее уважение.

, строки 1–2 сверху. После: «вера в непогрешимость булавочной головки» — в рукописи зачеркнуто:

Каплуны либо безусловно верят текучей, будничной жизни, либо считают ее не больше как шуткой, не больше как случайным и даже досадным эпизодом, ставшим поперек сочиненным ими идеалам. Первые — каплуны настоящего, вторые — каплуны будущего, но со временем также сделаются каплунами настоящего. При недостатке действительных жизненных интересов каплунство становится заразой, легко проникающей во все слои общественного организма; оно приобретает права гражданственности, оно делается силой почти всемогущею.

, строки 10–13 сверху. Вместо: «Очевидно… результатом соединенных усилий» — в рукописи было:

Как бы ни прекрасно было будущее, сулимое идеалами, но не сделается же оно само собой, но оно тоже должно быть результатом соединенных частных усилий; не будет этих усилий, не будет и будущего, просто ничего не будет.

, строка 18 сверху. После: «чтоб увлечь толпу сразу» — в рукописи зачеркнуто:

надобно иметь гений толпы, надобно носить в груди сердце ее. Как ни общеизвестны, как ни истасканы эти истины, но для каплунов они новы. Каплуны зарядились своим курлыканьем, каплуны жиреют, благословляют судьбу, посадившую их на пенсионное положение, а от нечего делать надзирают за поведением людей, у которых все органы в целости. Каплуны не понимают, что мысль, как бы она ни была велика сама по себе, но покуда сосредоточена в кабинете, покуда обращается в тесном кругу знакомых каплунов и не пущена в толпу, до тех пор это не мысль, а одинокое любострастное самоуслаждение, что мысль хороша на улице, хороша в поле, а не в душной и затхлой атмосфере четырех стен.

, строка 5 снизу. После: «и по штату совсем не положено» — в рукописи зачеркнуто:

Как ни стары, как ни истасканы эти истины, но для каплунов они новы. Зарядившись курлыканьем и благословляя судьбу, посадившую их на пенсионное положение, они благополучно жиреют и, от нечего делать, надзирают за поведением людей, у которых все органы целы.

И тут-то пускается в ход система бездельнического подглядыванья и подслушиванья, система отвратительного судачения, которая еще в древнейшие времена составляла славу и гордость Глупова. «Глуповцам хлеба не надо, глуповцы сами себя едят», — сказал когда-то некоторый мудрец, и сказал, сам того не зная, великую истину