Том 4. Песнь над водами. Часть III. Реки горят - [2]

— А как же, в шляпке…

— Ясновельможная пани!

— Большевистские порядки хотят завести! — отчаянно пискнула дама в шляпке, буксируемая сильной рукой прилизанного юнца.

— Это мы-то большевистские порядки заводим? А вы, мадамочка, где были, когда мы по тюрьмам гнили?

— Там небось шляпок с перышками не выдавали.

Ядвигу притиснули к стене у дверей, приоткрытых в какую-то переднюю. В эти двери никого не пропускали, прорвалась только дама с перышком. Ребенок как будто спал. Ядвига боялась его выронить, ее ноги подгибались, — пожалуй, даже лучше, что такая давка, а то бы она, наверно, упала. Голова кружилась, грязную лестничную клетку словно затянуло туманом.

— Не курите, господа, выдержать невозможно от этой махорки…

— А вы, сударыня, угостите «Египетскими», тогда мы махорку бросим.

— Уж так нежно воспитаны, говорю тебе, Франек, так нежно воспитаны! Не где-нибудь, а в поселках, на кизяках. Они там к таким ароматам привыкли, что теперь — ну никак…

— И зачем только вас, мама, понесло ехать? — ворчал в сторонке срывающийся юношеский голос. — Могли бы спокойно сидеть на месте, подождать, пока вся эта толкотня прекратится.

— Молчи, Марцысь, — отвечал женский голос. — Ведь все едут.

— Сперва вы поднимали крик, что надо готовиться к зиме, а когда мы все приготовили, тут вас и понесло куда-то…

— Господи, господи, с вами вечно… Владек там тоже, наверное, не смотрит за вещами, а где-нибудь шатается.

— Да бросьте волноваться, мама. И так нас со всеми вещами в поезд не пустят, вот увидите.

— Что ты болтаешь? Как это «не пустят»? Уж я им скажу… Что это такое? Голые, босые должны ехать, что ли?

— Ну уж, голые, босые…

— Перестань, Марцысь, говорю тебе… Боже, боже, вечно у меня с вами…

— Тише!

Снова раздался голос молодого чиновника.

На этот раз Ядвига услышала:

— Господа, прошу не толпиться, прошу успокоиться… И вообще стоять здесь незачем. Господин посол занят, никого не принимает и принять не может. Господин секретарь тоже занят. Поезда есть, ступайте на вокзал, мы всех по очереди отправим.

— То-то и есть, что «по очереди»! А когда очередь придет?

— Три дня женщины с детьми под открытым небом дожидаются!

— Есть нечего!

— Господа, продукты выдают только на вокзале. Все вопросы разрешаются на месте, на вокзале. На вокзале работает представитель посольства…

— Да ведь мы с вокзала и идем, никакого представителя там нет.

— Где он, этот представитель?

— Господа, повторяю еще раз, прошу не толпиться! — вышел из себя молодой щеголь, и прядка лоснящихся черных волос отделилась от прилизанной прически, смешно подрагивая над темными бровями. — Здесь вы, господа, ничего не выстоите. Прошу возвратиться на вокзал и терпеливо ожидать.

— Вам-то хорошо говорить «терпеливо»!..

— Смотрите на него, какой…

— Чего ожидать?

— Я уже сто раз вам говорил: поезда отправляются один за другим. Здесь вы можете дождаться только того, что поезд отойдет без вас. Прошу идти на вокзал.

— Идемте, мама, я ведь говорил вам…

— Боже, боже, какие дети! Вечно с вами что-нибудь… Ну что ж, идти так идти… — Женщина, слишком укутанная для теплого осеннего дня, стала медленно выбираться из толпы. — Не толкай меня, Марцысь.

— Да я вас вовсе не толкаю. Вы вот зря здесь толкались, мама.

— Ну никакого уважения к матери нет.

На лестнице стало просторнее. Бормоча под нос или громко ругая неведомо кого, люди один за другим спускались вниз. Толпа вокруг вылощенного юнца поредела. Ядвига робко тронула его за рукав.

— В чем дело? Я же сказал…

— Ребенок, ребенок заболел… Доктора бы…

— Я сто раз говорил — на вокзале! В поезде. И врач, и все. — Он уже хотел отвернуться, но что-то во взгляде Ядвиги остановило его. Темные глаза умоляюще смотрели с исхудавшего, изможденного лица. Он нехотя бросил взгляд на ребенка. Дитя как будто спало, но веки были сомкнуты неплотно, и сквозь них виднелась мутно-синяя, словно расплывшаяся во весь белок радужная оболочка.

— Ну что ж, я дам вам записку, чтобы вас посадили в первый же эшелон. Только поторопитесь, он должен часа через два отойти.

Он вытащил блокнот и авторучку и тут же нацарапал несколько слов, скрепив их подписью с энергичным росчерком.

— Там и врач и все необходимое. Вы поедете сразу, без всякой задержки.

Она медленно шла обратно. Разве дело в записке? Как поедет она с больным ребенком? Ведь малыш и вчера стонал при каждом толчке, при каждой остановке поезда. Вот если бы можно было уложить его спокойно, развернуть, снять с него все эти платки и шали, не бояться все время, что вот-вот он опять застонет… Надо было объяснить все это тому элегантному молодому человеку — может, он сжалился бы над ребенком. И возможно ли, чтобы там вовсе не было врача? Пусть бы по крайней мере сказал, что это за болезнь… Что могло вдруг случиться с ребенком? Ведь он был совсем здоров, когда они выезжали. И вообще до сих пор никогда не болел. Только раз у него заболело ушко. Но тогда ей дали подводу, она съездила в районный центр, там осмотрели, вычистили, дали лекарство — и ребенок скоро выздоровел. А теперь? Надо было добиваться, чтобы ей разрешили не ехать, остаться на время с ребенком где-нибудь в городе, дожидаться улучшения.