Том 4. Осада Бостона; Лоцман - [71]

Лайонел, не слыша поднявшегося позади ропота, последовал за ним и вскоре очутился в кабинете, где только что закончилось заседание военного совета. На пороге Лайонел вынужден был посторониться, чтобы пропустить генерала. Наклонившись вперед и о чем-то сосредоточенно думая, тот, видимо, куда-то спешил, однако его мрачное лицо на миг прояснилось, когда он ответил на низкий поклон молодого человека. Вокруг генерала теснились молодые офицеры, и, когда они гурьбой выходили, Лайонел из обрывков разговоров понял, что все они торопятся на поле боя. В комнате было полным-полно военных и полковников, но среди них кое-где мелькали и штатские, по разочарованному и недовольному виду которых нетрудно было догадаться, что это те самые чрезвычайные советники, чьи пагубные советы привели к столь роковым последствиям. Оставив растерянных штатских, к Лайонелу направился Гедж, выделявшийся скромностью своего мундира среди окружающего блеска золотого шитья и шнуров.

— Чем могу служить, майор Линкольн? — спросил он, сердечно пожимая руку молодому человеку, словно радуясь тому, что избавился от докучливых советчиков, которых так бесцеремонно покинул.

— Я только что встретил свой полк — он направился к лодкам, — и я осмелился побеспокоить ваше превосходительство, чтобы узнать, не пора ли его майору приступить к своим обязанностям.

Тень омрачила спокойное лицо генерала, но потом он ответил с дружеской улыбкой:

— Для такого дела хватит и аванпостов, да и кончится оно быстро. Но если я удовлетворю просьбу всех рвущихся в бой храбрых офицеров, какой-то несчастный бугорок земли может слишком дорого обойтись войскам его величества.

— Но разрешите напомнить, что несколько поколений рода Линкольнов жили в этой провинции и поведение члена этой семьи может служить благим примером.

— О, мы видим здесь достаточный залог верности колоний; в подобной жертве нет никакой необходимости, — отвечал Гедж, небрежно оглядываясь на стоящую позади него группу. — Военный совет решил, какие офицеры будут участвовать в деле, и фамилия майора Линкольна не была упомянута, хотя я глубоко об этом сожалею, так как знаю, что вам это неприятно. Жизнь ценных людей незачем напрасно подвергать опасности.

Лайонел поклонился и, сообщив то немногое, что ему удалось узнать от Джэба, отошел от главнокомандующего. Стоявший поблизости генерал, видя разочарованное лицо молодого человека, улыбнулся и, с непринужденностью светского человека взяв его под руку, пошел с ним к двери.

— Значит, как и мне, Лайонел, вам не придется сегодня сразиться за короля, — сказал он, когда они вышли в переднюю. — Хау повезло, если можно назвать везением участие в таком пустячном деле. Что ж, пойдемте со мной на Копе, будем просто зрителями, раз уж нам не дано участвовать в спектакле; может быть, почерпнем материал если не для эпической поэмы, то хоть для фарса.

— Простите, генерал Бергойн, но я смотрю на предстоящее сражение серьезнее, чем вы.

— Ах, да, я и забыл, что вы были в свите Перси на лексингтонской охоте! — прервал тот. — Ну, так назовем это трагедией, если это вам больше нравится. Что касается меня, Линкольн, то мне до смерти надоели эти кривые улочки и мрачные дома, и, так как у меня есть склонность к поэзии природы, я, будь у меня на то власть, давно бы уже скакал по брошенным полям этих пахарей… Но вот и Клинтон; он тоже собирается на Копе, где мы все можем получить урок военного искусства, наблюдая, как Хау поведет свои батальоны.

К ним подошел военный средних лет. Его плотная фигура, не обладавшая, правда, изяществом и непринужденностью генерала, все еще державшего Лайонела под руку, отличалась, однако, воинственной осанкой, которой был совершенно лишен мешковатый и неторопливый Гедж. В сопровождении нескольких адъютантов все трое покинули губернаторский дворец, чтобы занять наблюдательный пост на не раз уже упоминавшемся нами холме.

Когда они вышли на улицу, Бергойн отпустил руку своего спутника и с подобающей важностью пошел рядом с собратом-генералом. Лайонел воспользовался этим, чтобы отстать от них и, следуя в некотором отдалении, понаблюдать за настроениями местных жителей, чем остальные считали ниже своего достоинства интересоваться. Из всех окон выглядывали бледные, взволнованные женские лица, а не менее любопытные и более смелые представители мужского пола заполонили крыши домов и колокольни. Барабаны уже не выбивали дроби на узких улочках, зато время от времени со стороны моря раздавался резкий звук дудки, — очевидно, войска уже начали переправляться на соседний полуостров. Перекрывая все, слышался неумолкающий грохот канонады, беспрерывно сотрясавший воздух с самого рассвета, так что ухо, привыкнув к нему, стало различать более слабые звуки, о которых мы упоминали.

Чем ближе к заливу, тем пустыннее становились улицы; открытые окна и распахнутые двери указывали, с какой поспешностью патриотичные бостонцы кинулись туда, где лучше можно было наблюдать за сражением. Такая горячность вызывала сочувствие даже у английских офицеров, и все, прибавив шагу, скоро выбрались из тесноты узких и мрачных закоулков на холм, откуда открывался широкий, ничем не заслоненный вид на залив.