Том 4. Осада Бостона; Лоцман - [46]

Лайонел рассеянно слушал эти разглагольствования. По мере того как перестрелки становились все жарче, воинская гордость заговорила в нем, молодая кровь сильнее заиграла в жилах, и наконец, возбужденный шумом битвы и все возраставшей опасностью, он вскочил в седло, подскакал к командиру отряда с предложением своих услуг и тотчас получил приказ повести солдат в наступление. Тогда, пришпорив коня, он устремился туда, где отстреливался от противника усталый и измученный авангард. Здесь несколько рот усердно расчищали путь для всего отряда, а всё новые и новые враги вырастали перед ними через каждые сто — двести шагов. Как раз в ту ми-нуту, когда Лайонел вырвался вперед, из ближайшего сарая открыли жестокую стрельбу по передним рядам, и смертоносный свинец полетел в самую их гущу.

— Возьмите роту, капитан Полуорт! — закричал старик майор морской пехоты, стойко сражавшийся в авангарде, — и выбейте этих негодяев из их укрытия!

— Клянусь сладостным отдыхом и упоительной надеждой на привал, вон подходит еще одно племя этих белых дикарей! — воскликнул несчастный капитан. — Берегитесь, ребята! Стреляйте по этой изгороди слева! Не давайте пощады мерзавцам! Заставьте их замолчать! Проткните их насквозь! — Выкрикивая эти кровожадные приказы и не менее кровожадные угрозы, к которым вынуждали нашего миролюбивого капитана обстоятельства, Полуорт бросился во двор фермы и исчез там в клубах дыма, впереди своих солдат.

Через несколько минут, когда отряд начал взбираться на холм, на вершине которого стояла ферма, Полуорт появился снова. Лицо его было совсем черно от порохового дыма, а над домом злосчастного фермера взвились языки пламени. Скоро на месте дома тлела груда развалин.

Майор Линкольн! — закричал, направляясь к Лайонелу, капитан. — Вы, может быть, скажете, что это называется наступательными действиями легкой пехоты? А по-моему, это больше похоже на пытки грешников в аду!.. Вы человек с влиянием, а главное — с лошадью, так поезжайте к Смиту и скажите ему: если он отдаст приказ сделать привал, я берусь с одной моей ротой засесть в любом месте, которое будет ему по вкусу, и отбивать атаки неприятеля в течение часа, чтобы солдаты могли спокойно отдохнуть и подкрепиться, при условии, конечно, что после этого нашему заслону будут предоставлены возможность и время совершить ту же самую операцию. Маршировать всю ночь напролет на пустой желудок, а затем еще целый день под палящим солнцем… милю за милей… да ещё стрелять, стрелять без передышки… это же противно организму человека и всем законам природы и никому не под силу!

Лайонелу удалось подбодрить приятеля, после чего, обратившись к его солдатам, он сказал им несколько слов, чтобы поднять их боевой дух. Солдаты тоже приободрились и веселее зашагали вперед — к новым стычкам с врагом. Англичане пустили в ход штыки, и американцам волей-неволей приходилось отступать под их натиском. Когда авангард продвинулся дальше, Лайонел обернулся поглядеть, что происходит в арьергарде. Уже два часа кряду почти без передышки они прокладывали себе путь с боем, но было совершенно очевидно, что с каждой минутой неприятель смелеет все больше и силы его возрастают. Со всех сторон — с каждого дерева, с каждой лесной опушки, из каждого фруктового сада, из любого дома или с открытой лужайки, из каждого амбара или из-под навеса — в них летели пули, а воинственные крики англичан становились все слабее и в них слышалось все меньше воодушевления. Тяжелые клубы дыма, мешаясь с пылью, поднятой сапогами солдат, плыли над долиной, скрывая из глаз происходящее, но временами, когда порыв ветра развевал эту пелену, Лайонелу бросались в глаза беспокойство и растерянность английских солдат, которые то, воодушевившись, бросались на врага и отбрасывали его, то уклонялись от стычки с плохо скрытым желанием обратиться в бегство. Сколь ни был молод майор Линкольн, однако даже он понимал, что только отсутствие согласованности в действиях американских отрядов спасает английские батальоны от полного уничтожения. Американцы наседали всё с большей и большей яростью; уже нередко перестрелки переходили в кровавую рукопашную, но дисциплина еще помогала английским солдатам держаться, и тут Лайонел с облегчением, которого он не пытался скрыть, услышал где-то впереди громкие крики, и по рядам пролетела весть, что пыль, заклубившаяся вдали, означает, что к ним на выручку спешит — и весьма своевременно — бригада с наследником герцога Нортумберлендского во главе.

Когда оба английских отряда соединились и артиллерия бригады открыла огонь по американцам, те отступили, и все, кто так нуждался в отдыхе, получили небольшую передышку. Полуорт бросился на землю, Лайонел соскочил с коня, и весь авангард последовал их примеру: усталые, измученные жарой солдаты лежали, тяжело дыша, словно стадо загнанных оленей, которым удалось сбить гончих со следа.

У меня простые привычки, и я неповинен в этом кровопролитии, — заявил капитан. — Я, майор Линкольн, считаю, что этот переход — недостойное испытание сил, отпущенных человеку природой. За два часа мне пришлось отмахать по меньшей мере пятнадцать миль в дыму, в пыли, под дикие вопли, стоны и прочие адские звуки, от которых, ручаюсь, самый лучший английский рысак собьется с аллюра, да притом еще порой дышать таким жаром, что, будь у меня вместо носа яйцо, оно сварилось бы вкрутую за две с четвертью минуты.