Том 4. Осада Бостона; Лоцман - [162]
Толпа отхлынула, как волна, уходящая в море, и лейтенант остался наедине с лоцманом.
— Сейчас не время размышлять, мистер Грэй, — продолжал Гриффит. — Вспомните наше соглашение и выполните ваш долг. Не пора ли ворочать оверштаг? О чем вы задумались?
Лоцман схватил лейтенанта за руку и, судорожно сжав ее, ответил:
— О многом, мистер Гриффит! Вы молоды, да и я еще не стар. Но, проживи вы еще пятьдесят лет, вам никогда не увидеть и не пережить того, что довелось испытать мне за мои тридцать три года!
Изумленный столь неожиданным и неуместным в этот момент излиянием чувств, молодой моряк не нашелся даже что ответить, но, не забывая ни на минуту о своих обязанностях, он снова обратился к предмету, заботившему его более всего.
— Я надеюсь, что ваш жизненный опыт связан именно с этим берегом, — сказал он. — Корабль идет быстро, а при дневном свете нам довелось разглядеть так много страшного, что в темноте мы чувствуем себя не слишком уверенно. Долго ли еще мы будем идти этим курсом?
Лоцман медленно отошел от борта и направился к капитану фрегата, но прежде он ответил Гриффиту, и в голосе его слышалась взволнованность, вызванная печальными воспоминаниями:
— Да, действительно, почти вся моя молодость прошла на этом опасном берегу. То, что для вас лишь мрак и тьма, для меня день, освещенный лучами солнца… Но ворочайте, ворочайте, сэр, мне нужно посмотреть, как управляется ваш корабль: скоро мы достигнем места, где он должен нас слушаться, иначе мы все погибнем.
Гриффит с удивлением смотрел вслед лоцману, медленно удалявшемуся в сторону шканцев. Затем, очнувшись от оцепенения, молодой лейтенант бодро отдал приказ, чтобы каждый занял свое место для выполнения необходимого маневра, и экипаж фрегата тотчас же принялся за дело. Молодой офицер не напрасно гордился высокими качествами фрегата, о которых он говорил лоцману, и собственным умением управлять кораблем, ибо успех был налицо. Стоило лишь повернуть штурвал, как огромное судно начало быстро разворачиваться против ветра и ринулось наперерез волне, разбрасывая во все стороны пену и смело встречая ветер. Затем, изящно уклоняясь от его силы, оно легло на другой галс, чтобы уйти прочь от опасных мелей, к которым только что приближалось с огромной скоростью. Тяжелые реп повернулись, словно флюгера, указывающие направление ветра, и через несколько мгновений фрегат, полный достоинства, снова двинулся вперед по волнам, оставляя за кормой скалы и мели, которыми был усеян один берег бухты, но приближаясь к не меньшим опасностям другого.
Между тем море все больше и больше волновалось, а ветер с каждой минутой крепчал. Он уже не свистел в корабельных снастях, а казалось, сердито ревел, встречая на своем пути сопротивление сложной системы мачт канатов. Тяжелые лавины воды были покрыты бесконечной цепью белых гребней, и воздух был напоен блеском, исходившим от поверхности моря. Фрегат постепенно уступал натиску шторма, и менее чем через полчаса после поднятия якоря разбушевавшаяся стихия, казалось, овладела кораблем, увлекая его за собой. Однако отважные и опытные моряки, управлявшие фрегатом, удерживали его на необходимом для их спасения курсе. Гриффит передал полученные им от таинственного лоцмана приказания, и корабль направился в узкий проход прочь от неминуемой гибели.
До сих пор незнакомец, казалось, с легкостью исполнял свои обязанности: спокойным, невозмутимым тоном, который составлял удивительный контраст с лежавшей на этом человеке ответственностью, назначал он курс. Но, когда берег из-за расстояния и мрака стал почти невидим и перед взором оставались только мчавшиеся мимо пенистые валы, он словно стряхнул свою апатию, и его голос загремел, перекрывая однообразный рев бури.
— Настало время быть особенно внимательным, мистер Гриффит! — воскликнул он. — Здесь против нас вся сила прилива, и опасность очень велика. Пошлите лучшего на корабле лотового измерить глубину, да пусть рядом с ним постоит офицер и проследит, чтобы он сделал правильно это.
— Я возьму это на себя! — вызвался капитан. — Поднесите свет к наветренному берегу.
— К повороту готовсь! — крикнул лоцман с молниеносной быстротой. — Накинуть лот!
По этим приготовлениям весь экипаж догадался, что наступила решительная минута. Офицеры и матросы молча стояли на своих постах, ожидая, что покажет лот. Даже штурман отдавал приказания людям у штурвала более тихим и поэтому более хриплым, чем обычно, голосом, словно боясь нарушить царившее на корабле безмолвие.
Среди этой общей настороженности резкий выкрик лотового: «Семь сажен!» — заглушая бурю, пронесся над палубами и умчался во мрак, будто слова эти были предупреждением какого-то морского духа.
— Хорошо, — спокойно сказал лоцман. — Промерьте еще раз.
Последовало короткое молчание, а затем снова раздался крик:
— Пять с половиной!
— Судно идет прямо на мели! — воскликнул Гриффит. — Приготовиться к повороту!
— Да, теперь будьте наготове, — сказал лоцман с тем хладнокровием, которое не кажется странным в минуту опасности, ибо свидетельствует о крайнем напряжении внимания и воли.
После третьего крика: «Глубина четыре!» — лоцман немедленно велел повернуть на другой галс.
