Том 4. Кресси. Трилогия - [190]

— Ну вот, Кларенс, — произнесла она, прижимаясь к нему с легкой, приятной дрожью, — правда, это немножко напоминает ваше кресло там, в Роблесе? И подумать, что с тех пор прошло пять лет! Но что с вами, Кларенс? Вы изменились, — сказала она, разглядывая при луне его смуглое лицо, — или вам хочется что-то мне сказать…

— Да, хочется…

— И, конечно, что-то страшное! — Она наморщила лобик с прелестным выражением испуга. — Ну, представьте, что вы уже сказали, и давайте продолжать все по-старому. Согласны, Кларенс? Отвечайте!

— Боюсь, что у меня не получится, — ответил он с грустной улыбкой.

— Вам хочется сказать о себе? Так знайте, — продолжала она быстро и весело, — что мне все о вас известно, как и прежде… и я не придаю этому значения и никогда не придавала, и мне это совершенно безразлично и всегда было безразлично. Можете не терять времени, Кларенс.

— Нет, я хотел сказать не о себе, а о моей жене, — медленно произнес он.

Выражение ее лица слегка изменилось.

— Ах, о ней! — сказала она, помолчав. И добавила, точно примиряясь с неизбежным: — Говорите, Кларенс.

Он начал. Сколько раз он повторял самому себе эту жалостную историю и всегда остро переживал ее и даже опасался, что, рассказывая другим, не совладает со своим волнением и горечью. Но, к своему удивлению, он убедился, что своей подруге детства он рассказывает все деловым тоном, спокойно, почти цинично, подавив ту преданность и даже нежность, которые владели им с того времени, как его жена, загримированная мулаткой, тайком наблюдала за ним в кабинете вплоть до того часа, когда он переправил ее через линию фронта. Он утаил только соучастие и самопожертвование мисс Фолкнер.

— И она убралась, после того как вышибла вас из армии, Кларенс? — заметила Сюзи, когда он кончил.

Лицо его стало каменным. Но он чувствовал, что зашел слишком далеко, чтобы ссориться со своей приятельницей.

— Она ушла. Я совершенно уверен, что мы с ней никогда больше не встретимся, иначе я не стал бы вам рассказывать.

— Кларенс, — просто сказала Сюзи и опять взяла его за руку, — не верьте вы этому! Она вас не выпустит. Вы один из тех, которых женщина, зацепившись, уже не отпустит, даже если ей кажется, что любовь прошла, даже если она встретит человека более значительного и более достойного. Я думаю, это оттого, что вы совсем не такой, как другие. У вас есть много такого, за что можно зацепиться, вам не так легко ускользнуть, как другому. Вот если бы вы были такой, как старый Пейтон, ее первый муж, или как бедняга Джим, или даже как мой Бумпойнтер, все было бы в порядке! Нет, дорогой мой, все, что мы можем сейчас сделать, это постараться, чтобы она не прибрала вас здесь к рукам. Думаю, что она сама не скоро рискнет показаться в Вашингтоне.

— Но я не могу здесь оставаться. Мое призвание — поле боя.

— Ваше призвание — быть около меня, миленький… и около Бумпойнтера. Но поближе ко мне. Это мы все устроим. Я уже слышала кое-что о вашей опале, но говорили, что вы там влюбились в какую-то конфедератку и забыли свой долг. Господи, и подумать только, что это была всего лишь ваша собственная жена! Ничего, мы все приведем в порядок. Тут бывали истории похуже! Например, с интендантом, который скупал убитых лошадей на одном конце поля сражения и продавал их правительству вместо говядины на другом. А генерал, который не хотел идти в атаку под дождем! Или еще другой генерал — вы знаете, о ком я говорю, Кларенс, — который отказался вторгнуться в штат, где жила его сестра. И все-таки мы как-то уладили все, а ведь эти дела похуже вашего. Мы устроим вас здесь в какой-нибудь отдел военного министерства, вы сохраните свой чин и форму — она вам очень идет, Кларенс, — а жалованья будете получать больше, чем прежде. И станете приходить ко мне в гости, и мы с вами будем болтать о старине.

У Бранта заныло сердце. Но теперь он зависел от Сюзи! Сделав над собой усилие, он ответил:

— Но я ведь говорил вам, что моя карьера, вся моя жизнь — на поле боя.

— Не надо глупостей, Кларенс, и оставим это. Вы уже повоевали, и хорошо повоевали — это знают все. Вы заслужили право пожить для себя. Пусть теперь другие займут ваше место.

Он содрогнулся, вспомнив, что к тому же призывала его жена! Неужели он безмозглый дурак, а эти две женщины, такие несхожие во всех отношениях, на этот раз правы?

— Ну, ладно, Кларенс, — шепнула Сюзи, снова прижавшись к его плечу. — Теперь поговорите со мной! Вы еще не сказали, что вы думаете обо мне, о моем доме, обстановке, о моем положении — даже о нем. Говорите же!

— Я нахожу, что все прекрасно, что вы процветаете и счастливы, — сказал Брант со слабой улыбкой.

— И это все? А как я выгляжу?

Освещенная луной, она повернула к нему все еще юное, лукавое лицо. Прежнее колдовство излучалось из ее синих глаз, в которых, как встарь, светилось откровенное легкомыслие; из полураскрытых губ на него повеяло дыханием собственной молодости. Он вздрогнул, но она не шелохнулась.

— Сюзи, милочка! — раздался голос ее мужа. — Я совсем забыл, — сказал сенатор, откидывая занавеску, — что ты занята разговором с твоим другом. Мисс Фолкнер хочет с тобой попрощаться, я взялся тебя разыскать.