Том 4. Книга Июнь. О нежности - [70]

Николай держит меня за плечо и дует мне в нос.

«Николай? – подумала я. – Почему вдруг Николай? Ее мужа зовут Дмитрий, Митя. Положим, я не была здесь уже три года. За это время многое могло измениться. Был Митя, а теперь, значит, какой-то Николай…»

Горничная открыла дверь. И вдруг восторженный вопль:

– Милюсеньки мои маленькие! Дусики мои пусики!

– Однако, как она меня любит! – улыбнулась я.

Оля, пушистая, душистая, золотистая, такая же, как была три года тому назад, подбежала ко мне, рассеянно чмокнула меня в щеку и, повернувшись лицом в столовую, умиленно заговорила:

– Ну, посмотри! Ну, разве не прелесть!

В столовой на обеденном столе сидел толстый бурый кот и зевал.

– Это Николай, – представила мне Оля кота. – Но мы его чаще называем Яковом. Ты можешь его погладить, только не сверху головы, а по животу, и не делай, пожалуйста, резких движений – эти коты резких движений не любят.

У меня не было ни малейшего желания гладить толстого кота по животу, и я только сочувственно покачала головой.

– Франц! Франц! – позвала хозяйка.

Это она зовет лакея, чтобы он помог мне снять шубку.

– Не беспокойся, Олечка, я сама.

Она посмотрела меня с недоумением.

– Как – сама? Он на твой голос не пойдет. Фра-анц! А вот и мы!

Из-за портьеры плавно вышел второй толстый бурый кот, потянулся и подрал когтями ковер.

– Франчик! – заворковала Оля. – Иди ко мне, моя птичка! Иди, моя звездочка! Иди, мой красавец неземной!

– Кссс… кссс! – позвала я. Исключительно из светской любезности, потому что мне было совершенно безразлично, подойдет к нам бурый кот или нет.

– Ах, что ты делаешь! – в ужасе воскликнула Оля. – Разве можно этих котов так звать! Это же не простые коты. Это сиамские. Это дикие звери. Они в Сиаме служат как стража. У королевского трона всегда стояли такие коты и стерегли короля. Они свирепые, сильные и абсолютно неподкупные. Они едят исключительно одно сырое мясо. Оттого они такие и сильные. Они еще едят варенье, копченую рыбу, жареную телятину, сухари, сыр, печенье, вообще очень многое едят, оттого они такие и сильные. И они безумно храбрые. Такой кот один бросается на бешеного буйвола.

– Ну, это, вероятно, не так часто встречается, – холодно сказала я.

– Что не встречается?

– Да бешеные буйволы. Я, по крайней мере, за всю свою жизнь…

– Ну, так ведь мы же не в Сиаме, – тоже холодно сказала Оля. – Ах да, я забыла – где же твои чемоданы? И почему ты не снимаешь манто? Вообще, все как-то странно… Я так рада, так рада, что ты, наконец, согласилась у нас погостить. Сестра Мэри придет к завтраку. Она тоже безумно рада тебя видеть и требует, чтобы ты непременно, хоть один денек, погостила у нее тоже. Но – это, конечно, между нами – она завела себе двух собак и совершенно от них одурела. Ну, понимаешь ли, – совершенно и окончательно. Впрочем, ты сама увидишь. Но какая ты милочка, что приехала! Какая ты дуся!

Она сморщила носик и потерлась щекой о мою щеку. Совсем кошка.

– Пойдем, я покажу тебе твою комнату. Вот здесь ты будешь спать, вот здесь отдыхать, здесь письменный стол, радио, граммофон, тут лежат коньки, если случайно понадобятся. Окна выходят в сад. Тишина. Только я должна тебя предупредить, чтобы ты не закрывала дверь, потому что Франц любит иногда ночью приходить на эту кровать. Так что ты не пугайся, если ночью он прыгнет на тебя. А вот и Мэри!

Мэри, высокая, гладко причесанная, в строгом тайере, честно посмотрела мне прямо в глаза и, как писалось в старинных романах, «крепко, по-мужски пожала мне руку».

– Искренно рада! – сказала она глубоким контральто. – Три года не видались. Постарела ты, голубушка, изрядно.

– Мэри! – с негодованием остановила ее Оля. – Ну что ты говоришь! Наоборот, – она такая дуся, она даже посвежела за эти годы.

Мэри сердито сдвинула брови.

– Прежде всего, – почему я Мэри? Почему, когда мы одни, ты зовешь меня «Марья», а как здесь посторонние, я немедленно превращаюсь в Мэри? И потом – почему не сказать правду близкому человеку? Зачем уверять, что она посвежела? Ведь за глаза ты про нее этого не скажешь? Она чудная, прелестная, я ее обожаю, но лгать ей в глаза не намерена, потому что слишком ее уважаю. Смотри, – вдруг переменила она тон обличительный на испуганный. – Смотри, – твой проклятый кот прыгнул на буфет, он разобьет чашечки!

– Никогда! – с гордостью сказала Оля – Эти коты необычайно ловкие. Они часто ходят по столу среди хрусталя и никогда ничего не заденут. Это ведь совершенно особая порода.

– А голубой сервиз? – сказала Мэри. – А китайская ваза? А лампа, чудная фарфоровая лампа? А хрустальный бокал для цветов?

– Ну, так что ж? – холодно отвечала Оля. – Они переколотили все хрупкое, теперь уж не страшно.

– Ага! – торжествовала Мэри. – Сама признаешь, что…

– Ну, однако, идем завтракать, – прервала ее Оля.

Толстые коты ходили между приборами, обнюхивали хлеб, тарелки.

– Милочки мои! – умилялась хозяйка. – Ну, разве не прелесть? Тютики мои чудесные!

А Мэри говорила мне вполголоса:

– Со мною она никогда так не нежничает, а ведь я ей родная сестра! А что бы она сказала, если бы я вот так влезла бы на стол, когда вы завтракаете, тыкалась бы носом в тарелки и возила бы хвостом по горчице?