Том 4. Император Португальский. Возница. Предание о старом поместье. Перстень рыбака - [102]

Пастор обещал им это, и с той поры девочка жила в пасторской усадьбе. Это был тихий и кроткий ребенок, о котором все окружающие заботились нежно и любовно. На первых порах приемные родители души в ней не чаяли, но когда она подросла, в ней развилась сильная склонность к мечтам и фантазиям. Мир видений и грез увлекал ее настолько, что, случалось, средь бела дня она роняла работу из рук и погружалась в мечтания. Пасторше, женщине проворной, работящей и суровой, это было не по нраву. Она жаловалась, что девочка ленива и медлительна, и до того донимала ее своей строгостью, что та в конце концов превратилась в несчастное, запуганное существо.

Когда Ингрид исполнилось девятнадцать лет, она тяжко занемогла. Никто толком не знал, что у нее за болезнь, потому что в те далекие времена лекарей в Рогланде не водилось. Но девушка была очень плоха, и скоро всем стало ясно, что дни ее сочтены.

Сама же она только и делала, что молила Всевышнего взять ее к себе. Она твердила, что хочет умереть. И Господь как будто решил испытать, вправду ли она так жаждет смерти. Однажды ночью она почувствовала, что тело ее застыло и похолодело и что всю ее охватило глубокое оцепенение.

«Наверное, это смерть моя пришла», — сказала она себе.

Но что удивительно, сознания она не потеряла. Она сознавала, что лежит, как мертвая, что ее заворачивают в саван и кладут в гроб. Но ни страха, ни ужаса, оттого что ее живой зароют в могилу, она не ощущала. Она думала лишь о том, какое это счастье, что она наконец умерла и избавилась от этой немилосердной жизни. Она единственно опасалась, как бы кто-нибудь не обнаружил, что она не умерла, ведь тогда ее не зарыли бы в могилу. Должно быть, жизнь и впрямь стала ей немила, раз смерть ее нисколько не пугала.

Впрочем, никто не обнаружил, что она жива. Ее отпели в церкви, потом отнесли на кладбище и опустили в могилу. Но землей ее не засыпали, потому что, по здешнему обычаю, ее хоронили утром, перед большим воскресным богослужением. После обряда похорон все отправились в церковь, а гроб оставили в открытой могиле. После литургии люди намеревались вернуться на кладбище и помочь могильщику засыпать могилу землей.

Девушка ощущала все, что с ней происходит, но страха не испытывала. Если бы даже она и захотела показать, что жива, то все равно не могла бы пошевельнуться, но если бы она и могла шевелиться, то все равно лежала бы неподвижно. Она была только рада, что ее принимают за умершую.

Хотя, с другой стороны, едва ли ее можно было бы счесть по-настоящему живой. Ни сознания, ни ощущений в обычном смысле у нее не было. В ней жила лишь та часть души, которая принадлежит ночным грезам.

Сознания ее недоставало даже на то, чтобы понять, как ужасно было бы для нее очнуться после того, как могилу засыпали бы землей. Она владела своим разумом не больше, чем владеет им человек, спящий глубоким сном.

«Хотела бы я знать, — подумала Ингрид, — есть ли на свете хоть что-нибудь, что могло бы пробудить во мне желание жить?»

И только она так подумала, как крышка гроба и платок, покрывавший ее лицо, сделались прозрачными и перед ее взором возникли огромные груды денег, нарядные платья и прекрасные сады с невиданными фруктами.

— Нет, ничего этого мне не нужно, — сказала она и закрыла глаза, не желая видеть всего этого великолепия.

Когда она снова подняла взгляд, видение исчезло, но вместо него она явственно увидела маленького ангела Божия, сидящего на краю ее могилы.

— Здравствуй, ангелочек Божий, — сказала она ему.

— Здравствуй, Ингрид, — ответил ангелочек. — Пока ты тут лежишь праздно, давай-ка потолкуем о минувших временах.

Ингрид отчетливо слышала каждое слово ангела, но голос его не был похож ни на что, слышанное ею ранее. Он походил на звуки какого-то струнного инструмента, только вместо мелодии звучали слова. Это было похоже не на пение, а скорее на голос скрипки или арфы.

— Ингрид, — сказал ангел, — припоминаешь ли ты, как в ту пору, когда был еще жив твой дедушка, ты встретила молодого студента, который целый день ходил с тобой по дворам, играя на скрипке твоего деда?

Лицо мнимоумершей озарилось улыбкой.

— Думаешь, я могла его забыть? С тех пор не было дня, когда бы я о нем не вспоминала.

— И не было ночи, когда бы ты не видела его во сне?

— Да, и не было ночи, когда бы я не видела его во сне.

— И ты хочешь умереть, хотя так хорошо его помнишь? Но ведь тогда ты больше не увидишь его!

При этих словах ангела мнимоумершая ощутила всю сладость любви, но и это не смогло привязать ее к жизни.

— Нет, нет, — сказала она. — Я боюсь жить, пускай я лучше умру.

Тогда ангел взмахнул рукой, и мнимоумершая увидела перед собой безбрежную песчаную пустыню. Это была бесплодная, лишенная деревьев, жаркая и сухая пустыня, простиравшаяся в бесконечность. На песке то тут, то там видны были какие-то возвышения, на первый взгляд напоминавшие скалы. Но когда Ингрид пригляделась получше, то увидела, что это были звери, громадные чудища с могучими когтями и большими зубастыми пастями. Они лежали на песке, подстерегая добычу. И между этими грозными хищниками беспечно расхаживал студент, не подозревая о том, что это не скалы, а живые звери.