Том 4. Драматические поэмы. Драмы. Сцены - [43]

Снимите шлемы благоразумия!

Рев и песнь! Сто поцелуев на одном месте!

Ззы эзз! Ззы эзз!

Валяй! шагай! Громоздя упоенно горы черепов!

Башни шатать! крушить! крошить!

Наглец на наглецов! Стон стен! Я крученый меч!

Умри, или я умру и ты свернешь меня в пружину, покрыв меня обоями благоразумия, и усядешься на мне, воине чахотки, как важно читающий ведомость на мягком кресле.

Ты думаешь, что сложишь меня в большой мешок своего живота и заснешь, пока не скушаешь меня? Военные страсти, ужасные нравы.

И точно рога оленя в пестром животе удава, я буду бодать тебя тонким рогом, собираясь проткнуть иголкой полосатую кожу.

Честный поединок, черт возьми!

Дева и царские кудри!

Черт и лобзание влюбленных!

Чума и чахотка бледных стен! Яд и молния!

Ну, шагай, подлый воин крови, врукопашную.

Трус! дурочку валяешь? Празднуешь трусу? Стыдись! Поединок чахотки, бой алого здоровья и чахотки.

Стук черепов. Слышишь? Слышишь?

Решетка челюстей, черные пятна глазниц скачут по полю. Это череп пришел!

Завоевать средние пространства одного волоса.

Уф! Уф! дух битвы, радость крови, радость бытия; я втягиваю в ноздри радость битвы.

Я весел сегодня!

Я воин!

Гром и молния! Я буду бодать твой желудок!

Урр! Урр!

Ать! Ать! Полки, за мной!

Стой, стерва! не уйдешь!

Харр… Хырр… курва! Куда?

Величайшая во вселенной битва внутри одного волоска!

III

Винтик чахотки. Дикой лавиной пошли воины смерти.

А! не уберег головы для белой чахотки!

Воин крови (кровяной шарик). Ай, все волосы седые! на волосах зимняя погода – на волосах выпал снег.

Там уже можно ездить на санях. На рощах и лугах лица осенняя погода. Желтые листья. Скучный желтый лист. Летит черный ворон из глаза.

В клеточки мозга бросились воины чахотки. Начались убийства ученых за письменным столом… во время мысли об обеде из глины, священные замыслы высших. Окровавлены снежные волосы и рукописи с тонкими расчетами о съедобной глине.

В седых волосах главные бои.

Там развертывается главная игра.

Время распечатывает новые колоды сил.

Брошены <ко>зыри лучших полков, самых военных, самых храбрых, на поля главного сечения одного волоска.

Мертвая пора. Борцы схватились, сейчас умрут в соединительной ткани, соединяйтесь! вместо разницы мозга и крови и кости.

Мировые истины падают, как боги. А тело строгими глазами, стеклянной черной птицей, летящей вкось, следило за поединком чахотки и здоровья в хриплых легких, похожих на меха кузнеца.

Раздувайте огонь! чужим грудям.

Винтик чахотки. Воин здоровья, шагай на лютый бой, не будь бабой!

Писатель. Что делать с этой пружиной смерти? Она остервенела! Ба! не дать ли ей службу? В моей вполне приличной зажигалке нет пружины и она не работает.

Сегодня я даже израсходовал целую коробку спичек, не по кошельку! Вставить чахотку вместо пружины зажигалки.

Кровяной шарик. Ну, что, как? идет дело?

Писатель(смеется). Есть. (Показывает зажигалку). Зажигается! И какое хорошее красное пламя! Краснее губной помады.

Из чахотки вышла хорошая пружинка для

За-жигал-ки!

Совет: Пру-жиньте пружинку чахотки для зажигалок!

Сцены

Комментарии >*

В зале. Папа глубоко сидит в креслах, положив ногу на ногу. Вера перебирает цветы.

Папа. Вот это я понимаю! Это так! Это ты Софье Николаевне? не правда ли, голубушка?

Вера(упрямо). Не только ей, а и себе.

Папа. Но и ей?

Вера. И ей тоже.

Папа. Вот это мило. Она больная, и ты ей принесешь. Ты ведь сама понесешь?

Вера. Не знаю…

Папа. Сама?

Вера (жалующимся и тихим <голосом>). Как же я понесу?

Папа. Ну, голубушка моя, уж понеси. Неловко будет.

Вера. Если я не могу…

Папа. Ну уж, как же так – нельзя, голубушка.

Вера. А если я не могу?

Папа (вспыливая). Ах, Вера, Вера, – такой простой вопрос, и ты этого не хочешь сделать!

Вера(тихо, но упрямо). Взяли бы и снесли… вот и всё.

Папа. Ах, Вера, подумай, что ты говоришь? подумай только, что ты говоришь! Ну…

Вера. А если я не хочу…

Папа. Как «не хочу»?! (Устало). Ах, Вера, Вера… (Замолкает).

Вера выходит с букетом в коридор. Водворяется молчание. Слышно, как в соседней комнате Папа вздыхает, потом перебирает газету. В коридоре слышны чьи-то тоскливые шаги. Потом они замолкают. Встает С<офья Николаевна> и, тоже грустно и тоскливо, поет: «Бедная, бедная я, черные очи сгубили меня».

Мама (обращаясь к Папе). Ну, пойду я…

Папа(досадливо). Куда?

Мама. Тебе за «Хозяином».

Папа (досадливо, <нрзб.> морщась). Да полно, пожалуйста, перестань, пожалуйста! Как ты не понимаешь…

Мама. А, ну тогда, когда хотите! как хотите!

Разворачивает белый с голубым горошком лоскуток ситцу и примеряет его. Потом встает и уходит. Слышно, как она проходит в коридор.

Мама. Верочка! может быть, сделаешь? сделай, пожалуйста!

Вера. Ну, мама…

Мама. Ну ради меня… ну я прошу тебя: сделай… ну в последний раз.

Вера. Ну…

Мама. Ну больше не буду, ну не буду. (После некоторого молчания). Снесешь букет? ради меня! в последний раз, больше не буду…

<1904>

<Утренняя заря> >*

<Утренняя заря.> Ах, мне пора выйти, так как кончается ночь и небо не имеет зори.

Князь. Исполни свой девий долг, сияя зорей просыпающимся [рано на рассвете.]

Образ месяца. Ах, девушка, девушка… Забыл я про службу месяца и про ворог-день.

С<естра> Владимира. Вот я лягу и рассыплю волосы. Позднее же уйду в светлицу. А и мужьям прилично пировать до полдня!