Том 4. Драматические поэмы. Драмы. Сцены - [3]

Она осматривает (всех окружающих забава)

Во-первых: помещение,

Воздух,

Освещение,

И все, что город умный создал.

И заключает: «Я б задохнулась,

Лиса лесная в силке,

В сем прескучном уголке.

Но что вы делаете?»

– «Мы учимся! –

Согласно девы отвечали, –

Стремимся к лучшему». –

«Вы учитесь… Чему?» –

Ее глаза блистали

Лучами гнева вначале.

«Приятно, весело в лесу

Сознать первичную красу.

Над вами <ж> веет Нав[1] сугроб».

Училицы.

Она права! Она права!

В ее словах есть рокот бури.

К венцу зеленые права,

Бежим, где зелены поля,

Себя свободными узнав,

Свои учебники паля!

Мы учителей дрожим: в них Нав.

О, солнце там, о, солнце тут!

– Их два! – Их два!

В нас крылья радости растут

– Едва, едва!

Мы оденем, оденемся в зелень,

Побежим в голубые луга,

Где пролиться на землю грозе лень,

Нас покинет училищ туга.

И прострим мы зеленую вайю[2] в высоту,

И восславим, священные, ваю[3] красоту.

<Княжна Людмила.>

Приятно в нежити дубравной

Себя сознать средь равных равной.

Приятно общность знать племен,

Потерян в толпе древяниц,

И перед не имеющим имен,

Благоговея, падать ниц.

Но что приятного, ответьте,

О девушки младые, –

Вот стены каменные эти

И преподаватели глухие?

Их лысины сияют,

Как бурей сломленные древа,

А из-под их слов о красоте зияют

За деньги нанятые чрева.

В зубах блистают зерна злата,

Сердце налила жидким ртуть.

Они над ужасом заплата,

Они смехучей смерти суть.

Вапно покрыло лавки, стол.

На славу вапнен желтый гроб.

Я вас спасти от смерти сол.

Училицы.

Слава, слава тебе, поборовшей века.

Нам принесшей заветы Владимира!

Наша цель, наша цель далека,

Мы тобою пойдем предводимые!

Бегущие с огнями.

О гей-э, гей-э, гей-э!

Загорайтесь буйно, светы,

Зажигайте дом учин[4].

Смолы, лейтесь с веток,

Шире, выше свет лучин!

Вон учителя бегут толпой,

С обезумелыми телами

И с тоскою на лицах тупой,

Бурно плещимы жара лозами.

Сюда, сюда несите книги,

Слагайте радостный костер.

Они – свирепые вериги,

Тела терзавшие сестер.

Вон, златовея медным шлемом,

Пожарных мчится гордый стан.

Девы, гинем мы

И раним раной древних ран.

Сюда, училицы младые,

В союз с священными огнями,

Чтоб струи хлябей золотые

От нас чужие не отняли.

Слагайте черных трупов прелесть,

В глазницах черный круглый череп,

И сгнившую учебночелюсть,

И образцы черев,

И мяс зеленых древлемерзость,

И давних трупов навину[5].

В этом во всем была давно когда-то дерзость,

Когда пахали новину.

Челпанов, Чиж, Ключевский,

Каутский, Бебель, Габричевский,

Зернов, Пассек – все горите!

Огней словами – говорите!

И огнеоко любирй

Приносят древние свирели…

При воплях: «Жизни сок бери!»

Костры багряные горели…

1909

И и Э Повесть каменного века >*

I

«Где И?

В лесу дремучем

Мы тщетно мучим

Свои голоса.

Мы кличем И,

Но нет ея.

В слезах семья.

Уж полоса

Будит зари

Все жития,

Сны бытия».

II

Сучок

Сломился

Под резвой векшей.

Жучок

Изумился,

На волны легши.

Волн дети смеются,

В весельи хохочут,

Трясут головой,

Мелькают их плечики,

А в воздухе вьются,

Щекочут, стрекочут

И с песней живою

Несутся кузнечики.

III

«О, бог реки,

О, дед волны!

К тебе старики

Мольбой полны.

Пусть вернется муж с лососем,

Полновесным, черноперым,

Седой дедушка, мы просим,

Опираясь шестопером.

Сделай так, чтоб, бег дробя,

Пали с стрелами олени,

Заклинаем мы тебя,

Упадая на колени».

IV

Жрецов песнопений

Угас уже зой.

Растаял дым.

А И ушла, блестя слезой.

К холмам седым

Вел нежный след ее ступеней.

То, может, блестела звезда

Иль сверкала росой паутина?

Нет, то речного гнезда

Шла сиротина.

V

«Помята трава.

Туда! Туда!

Где суровые люди

С жестоким лицом.

Горе, если голова,

Как бога еда,

Несется на блюде

Жрецом».

VI

«Плачьте, волны, плачьте, дети!

И, красивой, больше нет.

Кротким людям страшны сети

Злого сумрака тенет.

О, поставим здесь холмы

И цветов насыпем сеть,

Чтоб она из царства тьмы

К нам хотела прилететь,

От погони отдыхая

Злых настойчивых ворон,

Скорбью мертвых утихая

В грустной скорби похорон.

Ах, становище земное

Дней и бедное длиною

Скрыло многое любезного

Сердцу племени надзвездного».

VII

Уж белохвост

Проносит рыбу.

Могуч и прост,

Он сел на глыбу.

Мык раздался

Неведомого зверя.

Человек проголодался.

Взлетает тетеря.

Властители движени<я>,

Небесные чины

Вести народ в сражени<я>

Страстей обречены.

В бессмертье заковав себя,

Святые воеводы

Ведут, полки губя

Им преданной природы.

Огромный качается зверя хребет,

Чудовище вышло лесное.

И лебедь багровою лапой гребет,

Посланец метели весною.

VIII

И.

«Так труден путь мой и так долог,

И грудь моя тесна и тяжка.

Меня порезал каменный осколок,

Меня ведет лесная пташка.

Вблизи идет лучистый зверь.

Но делать что теперь

Той, что боязливей сердцем птичек?

Но кто там? Бег ужель напрасен?

То Э, спокойствия похитчик.

Твой вид знакомый мне ужасен!

Ты ли это, мой обидчик?

Ты ли ходишь по пятам,

Вопреки людей обычаю,

Всюду спутник, здесь и там,

Рядом с робкою добычею?

Э! Я стою на диком камне,

Простирая руки к бездне,

И скорей земля легка мне

Будет, чем твоей любезной

Стану я, чье имя И.

Э! Уйди в леса свои».

IX

Э.

«О, зачем в одежде слез,

Серной вспрыгнув на утес,

Ты грозишь, чтоб одинок

Стал утес,

Окровавив в кровь венок

Твоих кос?

За тобой оленьим лазом

Я бежал, забыв свой разум,

Путеводной рад слезе,

Не противился стезе.

Узнавая лепестки,

Что дрожат от края ног,

Я забыл голубые пески

И пещеры высокий порог.

Лесную опасность