Том 4. Чокки. Паутина. Семена времени - [98]

О чем они говорили, он не запомнил. В памяти остался лишь облик Заило. Выражение лица, глубина черных глаз, изящный изгиб розовых губ, солнечные блики на коже, этакая дымка на медно-красном фоне; высокая грудь, стройные икры, что виднелись из-под юбки..

Сколько всего он до сих пор не замечал! Форма ушей, направление роста волос, уложенных на макушке в тугой пучок и закрепленных тремя серебряными шпильками; тонкие пальцы, похожие на жемчуг зубы. И так далее, и тому подобное, бесконечный перечень чудес, дотоле остававшихся незамеченными.

Воспоминания об этом дне были на редкость смутными. В голове отложилось лишь диковинное ощущение: его словно разорвало пополам, однако обе половинки находились настолько близко друг к другу, что одна то и дело накладывалась на другую. Берт представлял, как плывет в лодке по каналу, что тянется через бескрайнюю пустыню; пережидает внезапно налетевшую песчаную бурю, отсиживаясь в каюте, куда все равно проникает песок; чинит посуду в поселении… Привычная жизнь, выбранная вполне осознанно, жизнь, которой можно жить и дальше, забыв о Заило. Но Берт понимал, что отныне в его жизни многое переменится, потому что забыть Заило будет не так-то легко. Заило улыбается, играя с ребятишками сестры; идет, сидит, стоит… Заило, Заило… Он гнал прочь шальные грезы, однако те подступали вновь и вновь, настойчиво тревожили воображение Вот Заило лежит рядом, опустив голову ему на плечо; какая теплая у нее кожа; как хорошо, что наконец-то нашелся кто-то, способный унять беспокойство…

Жуткая боль, будто срывают присохшую к ране повязку.

Вечером, после еды, Берт спрятался в лодке. За столом, когда он смотрел на Заило, ему казалось, что девушка догадывается о том, что творится у него внутри, и знает о нем гораздо больше, нежели он сам. Ни жеста, ни знака, внешне безучастная, что, признаться, слегка пугает… Трудно сказать, он надеялся или опасался, что Заило последует за ним. Однако она не пришла.

Берт не заметил ни как село солнце, ни того, что начал дрожать от холода. Очнувшись какое-то время спустя, он поднялся, вылез из лодки, добрел по мелководью до берега и взобрался по склону. В небе сверкал Фобос, тусклый свет которого ложился на поля и пустыню за ними. Основание башни выглядело в ночном сумраке бесформенной черной громадой.

Берт вскинул голову и уставился во мрак. Где-то там, в черноте космоса, существовал когда-то его дом. Марс оказался ловушкой, однако он не позволит приручить себя! Не допустит ничего подобного, сохранит верность Земле — ее останкам, ее памяти. Жаль, что он не погиб вместе с планетой, вместе с горами и океанами и миллионами других людей. Пускай он не живет, а существует; это существование, само по себе — протест против несправедливости судьбы.

Он долго вглядывался в небо, надеясь различить какой-нибудь из астероидов, осколок любимой Земли. Возникло необыкновенно острое ощущение одиночества, будто накатила и накрыла с головой гигантская волна. Берт потряс над головой кулаками, погрозил равнодушным звездам и при. — нялся их проклинать, а по щекам у него бежали слезы.

Когда фырканье двигателя стихло в отдалении, поглощенное тишиной, которую теперь нарушало только звяканье колокольцев, Заило повернулась к матери.

— Ушел, — обреченно прошептала она. На глаза навернулись слезы.

Анника взяла дочь за руку.

— Он силен, однако сила исходит от жизни, поэтому жизнь сильнее его. Он вернется скоро, очень скоро. — Женщина погладила Заило по голове и прибавила: — Когда он придет, будь с ним помягче. Земляне — большие потерявшиеся дети.

МЕТЕОР

Meteor

© 1995 В. Ковалевский и Н. Штуцер, перевод

Дом дрожал как в лихорадке, оконные стекла дребезжали, с каминной полки слетела вставленная в рамку фотография и ударилась о решетку Мощный удар, долетевший откуда-то снаружи, заглушил звон разбившегося стекла. Грэхем Тоффт осторожно поставил стакан на стол и тщательно вытер с пальцев капельки пролившегося шерри.

— Никак не привыкну, — заметил он. — Думаешь, запустили новый образец?

Салли покачала головой, ее светлые волосы в притененном свете лампы отбрасывали яркий отблеск.

— Вряд ли. Правда, и на старый не похоже — у них получался вроде как сдвоенный выхлоп.

Она подошла к окну и отодвинула штору. Снаружи было совсем темно, по стеклу стекали капли дождя.

— А может, эксперимент пошел наперекосяк?

В холле раздались чьи-то шаги. Дверь отворилась, и в щель просунулась голова ее отца.

— Слыхали? — спросил он, хотя в таком вопросе вряд ли была особая необходимость. — Кажется, это был небольшой метеорит. Мне почудилось, будто я вижу неяркую вспышку на поле, что сразу за садом. — Голова исчезла. Салли выскочила следом, затем неторопливо поднялся и Грэхем. Салли он нашел в холле, она крепко держала отца за рукав.

— Нет, я не позволю тебе опаздывать к ужину! Он уже на столе, а это — что бы оно ни было — может и подождать.

Мистер Фонтейн посмотрел на нее, потом перевел взгляд на Грэхема.

— Командирша! Вот уж командирша! Понять не могу, с какой стати вы хотите на ней жениться!

После ужина они отправились на поиски, захватив с собой электрический фонарик. Никакого труда найти место падения метеорита не составляло. Небольшой кратер, диаметром футов восемь, возник почти на самой середине поля. Они рассматривали его долго, но без особых результатов, а Митти — терьер Салли — с интересом обнюхивал свеже-выброшенную из кратера землю.