Том 4. Чокки. Паутина. Семена времени - [118]

— Ты видела? — спросил я.

— Да, но как он?.. — начала Сэлли и осеклась.

Мы прошли еще немного и достигли того места, где промелькнул грузовичок: по одну сторону от нас была кирпичная стена, по другую — фасады домов.

— Тебе, наверно, показалось, — сказала Сэлли.

— Почему только мне?..

— Но ведь это же невозможно.

— Послушай, дорогая… — начал было я.

Однако в эту минуту из кирпичной стены шагах в десяти перед нами выступила девушка. Мы замерли на месте и уставились на нее.

Не знаю, свои ли у нее были волосы или парик (теперь наука и искусство так усиливают женские чары!), только голову ее увенчивало какое-то подобие огромной золотой хризантемы добрых полутора футов в окружности, а чуть левее середины в волосы был воткнут красный цветок. Голова ее казалась непомерно тяжелой. На девушке было что-то вроде короткой розовой туники, очевидно шелковой, которая выглядела бы уместной в ночном кабаре, но не на мокрой, грязной и темной Тайлер-стрит. Но что меня совсем убило, так это вышитые на тунике узоры. Трудно было поверить, чтоб девушка… Но так или иначе — тут стояли мы, а там — она.

Стоять-то она стояла, да только не прямо на земле, а в нескольких дюймах над ней. Она взглянула на нас обоих, потом уставилась на Сэлли: обе принялись внимательно изучать друг друга. Время шло, а мы все стояли и не двигались. Девушка открыла рот. — очевидно, она что-то сказала, но мы не расслышали ни звука. Потом она покачала головой, махнула нам рукой и, повернувшись, ушла в стену.

Сэлли стояла не шевелясь. В своем блестевшем от дождя плаще она походила на некое темное изваяние. Когда она обернулась и на меня из-под капюшона глянуло ее лицо, оно показалось мне каким-то новым. Я обнял ее за плечи, она Дрожала всем телом.

— Мне страшно, Джерри, — сказала она.

— Ну что ты, Сэлл. Наверно, все это проще простого, — солгал я.

— Нет, Джерри, тут что-то не то. Ты видел ее лицо? Она Же моя копия!

— Да, здорово похожа, — согласился я.

— Понимаешь, ну просто копия. И мне стало страшно.

— Игра света — и все. А в общем ее уже больше нет, — сказал я.

И все же Сэлли была права. Девушка походила на нее как две капли воды. Я потом часто об этом думал.

Утром ко мне пришел Джимми и принес газету. В короткой передовой высмеивались граждане, которые в последнее время видели разные чудеса.

— Наконец-то они высказали свое мнение, — объявил он.

— А тебе как, удалось что-нибудь разузнать? — спросил я.

Он нахмурился.

— Боюсь, я шел по ложному следу. Я и сейчас думаю, что это первые опыты, только передатчик, очевидно, где-то совсем в другом месте. Возможно, его передачи направлены сюда в опытных целях.

— А почему сюда?

— Откуда мне знать? Куда-то он должен был их направить! Сам же передатчик может быть где угодно. — Джимми замер, вдруг пораженный страшной мыслью. — Возможно, речь идет об очень серьезных вещах. Что, если передатчик у русских и они могут телетранспортировать сюда людей или даже бомбы…

— Сюда-то зачем? — настаивал я. — Если бы, скажем, в Харуелл[6] или же Королевский арсенал — дело другое.

— Для опыта, — повторил он.

— Вот разве что, — согласился я. Затем я рассказал ему о девушке, которую мы с Сэлли повстречали накануне. — Мне что-то русские представлялись совсем иначе, — добавил я.

Джимми покачал головой:

— Маскируются. Насмотрелись там у себя за железным занавесом разных иллюстрированных журналов и газет и решили, что наши девушки так ходят Вот и весь фокус, — закончил он.

На следующий день примерно три четверти всех читателей «Вечерних новостей» написали в редакцию о разных странностях, которые видели, и газета оставила свой шутливый тон. А через два дня город решительно разделился на сторонников, так сказать, классического толкования и нового. Во втором лагере имелись свои раскольники, которые отстаивали идею телетранспортировки против теории стереоскопической передачи или спонтанного молекулярного синтеза; первый лагерь разделился на следующие секты: поборников вторжения духов, адептов телесности обычно бестелесных видений и провозвестников Страшного Суда. В жарких спорах частенько было не разобрать, кто действительно что-то видел, а кто от полноты чувств приукрасил дело в ущерб истине.

В субботу мы встретились с Сэлли, чтобы вместе позавтракать. Потом отправились на машине за город — там, среди холмов, было одно местечко, которое, по-моему, на редкость подходило для объяснения в любви. Но когда мы пересекли Хай-стрит, шедшая перед нами машина затормозила. Затормозили и я и мужчина, ехавший следом за нами. Третья машина затормозила уже в последний момент. По ту сторону перекрестка тоже раздавался характерный скрежет металла. Я поднялся на ноги, чтоб узнать причину остановки, и потянул за руку Сэлли.

— Смотри, опять!

Прямо посреди перекрестка отчетливо вырисовывалось что-то, что с трудом можно было назвать машиной, — оно больше походило на какую-то плоскую тележку или платформу и висело над землей на расстоянии фута. Да-да, висело, я не оговорился. У платформы не было ни колес, им подпорок. Она просто висела в воздухе. На ней стояли с полдюжины людей в ярких одеждах, похожих не то на рубаху, не то на халат, и с любопытством оглядывали все вокруг. По борту платформы шла надпись: «Видеорама Пооли». Один из мужчин показывал другому на храм Всех Святых; остальные больше смотрели на людей и машины. Полисмен-регулировщик высунул из своей будки изумленное лицо, но тут же взял себя в руки — закричал, засвистел в свисток, опять закричал. Стоявшие на платформе даже не повернулись. Полицейский вылез из будки и двинулся к перекрестку — точь-в-точь вулкан, который нашел, наконец, куда бы извергнуться.