Том 4. Чистое Сердце. Флибустьеры - [156]

— Давно?

— Более часа.

— Зачем он пошел туда?

— Ты сам догадаешься об этом.

— Да. Значит, они вместе?

— Они должны быть вместе, так как она вызвала его.

— О-о-а! А когда же он вернется?

— Я не знаю.

— Разве он не сказал этого моему брату?

— Нет.

— Он вернется один?

— Не знаю.

Индеец окинул леперо пристальным взглядом, будто хотел проникнуть в самую его душу. Леперо остался бесстрастным, он честно сдержал свое слово и сказал все, что знал.

— Хорошо, — вновь начал вождь через минуту, — не условился ли Толстый Бизон с моим братом о каком-нибудь сигнале?

— Условился.

— Что же это за сигнал?

Блестящая идея озарила при этом Кукареса. Мексиканские леперос представляют собой класс людей, которых можно сравнить разве что с неаполитанскими лаццарони: расточительные и жадные в одно и то же время, алчные и бескорыстные, то безумно отважные, то, как бабы, трусливые, эти люди представляют самое странное сочетание порочного и злого с добродетельным. Они совершают поступки, руководствуясь сиюминутным побуждением, без размышления, но и без страсти. Они постоянно веселы, верят всему, но в то же время и не верят ничему, одним словом, жизнь их представляется рядом самых удивительных крайностей. Из-за мальчишеской глупости они рискнут жизнью, с легким сердцем предадут своего самого преданного друга, но, может быть, и самоотверженно спасут его.

Кукарес представлял собой олицетворение этой эксцентричной группы людей. Хотя кинжал вождя апачей был всего в дюйме [75] от его груди и хотя он отлично знал, что его жестокий враг не даст ему пощады, он решил любой ценой сыграть с ним злую шутку. Мы не будем утверждать, что он решился сделать это из чувства дружбы к дону Марсиалю (повторяем, леперо ни к кому не чувствовал любви и дружбы, быть может, даже не исключая и самого себя). Сердце существовало в груди его только как некий внутренний орган, выполнявший известные физиологические функции, но действия Кукареса предопределялись его веселым характером.

— Вождь хочет знать, что это за сигнал? — спросил он.

— Да! — отвечал апач.

Кукарес с изумительным хладнокровием и спокойствием издал крик водяной курочки.

— Молчать! — крикнул Черный Медведь. — Зачем ты подал сигнал?!

— Прости, — ответил леперо, язвительно усмехаясь, — я, должно быть, не так сделал, — и он повторил изданный звук.

Индеец, взбешенный дерзостью своего врага, бросился на него с намерением прикончить леперо одним ударом.

Но, ослепленный яростью, он плохо рассчитал движение, утлая пирога качнулась, опрокинулась, и оба врага очутились в воде.

Леперо плавал, как выдра, и потому не растерялся, нырнул и изо всех сил поплыл по направлению к асиенде.

Но если он и хорошо плавал, то Черный Медведь уж никак не уступал ему. Через секунду вождь оправился, огляделся и кинулся вслед за своим врагом.

Между ними началось соревнование в силе и ловкости. Вероятно, оно кончилось бы в пользу белого, который намного опередил своего противника, если бы несколько воинов, бывших свидетелями происходящего, также не бросились в воду наперерез леперо.

Кукарес увидел, что бегство невозможно. Тогда, не желая продолжать далее бесцельную борьбу, он направился к дереву, уцепился за него и с изумительным хладнокровием стал ожидать, что будет дальше.

Черный Медведь немедленно очутился возле него. Он не выказывал ни малейшего озлобления за его проделку.

— О-о-а! — произнес он, также ухватившись за ветви дерева. — Брат мой истинный воин, он обладает хитростью.

— К чему мне она, все равно мне не сохранить моего скальпа.

— Может быть, — ответил индеец, — но пусть брат мой скажет, где находится Толстый Бизон?

— Я уже сказал тебе, вождь!

— Да, мой брат сказал, что Толстый Бизон находится в большом вигваме бледнолицых, но пусть он скажет, в каком именно месте.

— Гм! А если я покажу тебе это место, буду ли я свободен?

— Да! Если язык у моего брата не раздвоен и он скажет мне всю правду, то, как только мы будем на берегу, его освободят.

— Печальная свобода! — пробормотал леперо, покачав головой.

— Ну, так что же выбирает брат мой?

— Честное слово! — ответил на это Кукарес, окончательно решая, что ему нужно делать. — Я сделал для дона Марсиаля все, что было в моих силах. Он предупрежден, теперь мне надо позаботиться и о своей шкуре, а он пусть действует сам как знает. Смотри, вождь, куда я показываю пальцем. Ты видишь отсюда эти ивы на мысу?

— Вождь видит.

— Ну вот, за этими ивами ты найдешь того, кого ты называешь Толстым Бизоном.

— Ну, хорошо. Слово Черного Медведя всегда одно, бледнолицый будет свободен.

— Благодарю.

Разговор на этом прервался, да и пора было, так как почти все апачи уже подплыли к берегу.

Индейцы пустили по течению большую часть деревьев, на которых приплыли, и целыми гроздьями повисли на нескольких самых толстых.

Асиенда безмолвствовала. Не видно было ни одного огонька. Все было спокойно, как будто жители покинули ее.

Это глубочайшее спокойствие возбудило подозрение Черного Медведя, тишина предвещала для него бурю. Он решил, что прежде, чем дать сигнал к высадке на берег и нападению, следует убедиться собственными глазами, какая опасность грозит индейцам. Он издал переливчатый звук, подобный крику игуаны