Том 3. Супрематизм. Мир как беспредметность - [29]

В творчестве нет границ, ибо каждая граница уже преграда, оно безгранично в действии и, может быть, переходит по-за пределы действия, — но тогда наступит «ничто», вечный покой. А есть ли во всей Вселенной граничность ее действия? Я не нахожу в ней предела и не нахожу бездействия.

Итак, вопрос, разрешающий свободу, лежит в беспредметном, но не предметном условии³⁰. Все общежитие ставит себе как цель «культуру научных проявлений». Конечно, культура как цель очень странна, познания ее основываются на условных относительных различиях, преимущественно на предметных практических различиях. Культура как цель — такая цель, которая никогда не найдет цели окончательной; <общежитие> никогда ничего не может культивировать, как только свои относительные практические предметы, культурное их значение относительное. Общежитие занято культивированием того, чего нет в явлениях природы. Культурна ли природа, источник человеческой мудрости? Или она вне мудрости, а мудрость это только человеческий недомысел? Существуют ли в ней проявления с подобными различиями, мудрости и глупости? Мне кажется, что нет. Если мы находим преимущества в культурном смысле между различиями, то они таковые, как находим различия в достижениях между собой. Даже определяем скорость одного и другого, устанавлива<я> разницы, происходящие оттого, что перед нами существует состояние различий, — дом и движение единиц по улице. Отношение дома к движущейся единице укажет разницу движения, мы убеждаемся, что существует она. Но в действительности последнее различие простая видимость, поскольку существует дом и движущаяся единица, — но в другом случае различий не существует, поскольку не будет доказана <движущаяся> единица. Ведь единица песка может так же раствориться, как дом на кирпичи, кирпичи на песчинки и песчинки на последующие множества; в конце концов две сравни<ваем>ые единицы могут исчезнуть в своем распылении, и мы не можем их достигнуть в пределе распадений и окончательно найти их различия, они перестают существовать для нашего сознания.

Таким образом, различия есть простые и научные условности видимостей не существующих целых или неделимых. Дома не существует, человека тоже, не существует того, что [существует в условностях науки и возникающих от этого относительных различиях]. И все то, что признано существующим в природе, — дерево, вода, планеты — равносильно всему относительному неподлинному бытию, не подлежит познанию науки и общежития как несуществующие факты.

Культуре отсюда подлежат условия (бутафорность), но не действительность. И чтобы приступить к культивированию условий, необходимо знать науку о<б> этих условностях, и это уже достаточно, чтобы ограничить свободу действия. Наступает боязнь порчи материала и т. д. Огромные массы не могут приступить к разрешению акта, боясь того, что без науки ничего не выйдет, позабывая о том, что сам источник мудрости — природа — творит свои гигантские организации без помощи науки, не имеет изобретателей, ни штата инженеров, ни рабочих, ни крестьян, ни интеллигентов.

Конечно, общежитию трудно теперь войти в своего учителя, научными условиями оно выведено из своего организационного роста и передано научному жрецу. Освобождение от всех жрецов и реформаторов — его я вижу только в беспредметном плане, выдвинутом Искусством Супрематизма. В нем вижу разрешение всех вопросов, оно вне всяких проблем, вопросов и ответов, в нем проблемы и вопросы нашли свой итог, в беспредметном классицизме Супрематизма нашли нуль всех своих доказательств культурных проявлений.

Сознание познает различия еще не научным путем. Когда они тем или иным способом касаются нашего тела, через прикосновение, осязание я осознаю действие. Это одно из самых «наглядных доказательств», что во мне живут чувства, не знающие различия вещей, и это первое непосредственное познание. В этом наглядном случае все ощущения и осознания остаются простыми теми же условностями, я не имею таких чувств и сознания, чтобы ими мог осознать то, что прикасается тем или иным способом к моему телу. Я только ощущаю воплощенные в меня через опыт условия, и поэтому чувства отличают различия чисто условные, различий же нет в мировом пространстве. Даже огонь или холод, температура, существующая в нашем осознании и наглядно доказанная при своих изменениях в физических «опытах», не существует в мире. Она была бы тогда, когда при прикосновении своем сожгла бы без остатка тело. Но мир не чувствует ни холода, ни жары, в нем нет того, что бы замерзло и<ли> сгорело. Исчезает ли все то, что подвергается палящим лучам огня? Я полагаю, что нет, если бы что-либо возможно было сжечь в мировом пространстве, то уже бы давно ничего в нем не осталось. То же самое происходит и по ощущению веса и построения, — стройно ли все стоит и весит. Все эти различия существуют в наших условиях, нет же таковых состояний в мировом [состоянии].

Рассматривая живописное произведение, <убеждаюсь, что> оно для меня служит доказательством того, о чем пишу. Вижу в нем опыт того, что то<го>, что мы осязаем, ощущаем, в действительности нет. Мы ясно ощущаем объем, расстояние, пространство, вес и т. д. Все те же ощущения имею в живописном холсте, но на самом деле обнять объема в нем не могу. Оказывается, что нет в живописи никаких измерений. Правда, мы считаем их только впечатлениями действительного. Но, с другой стороны, не будет ли и впечатлениями вся действительность каких-то новых построений? По моему представлению, объема и самого измерения не существует на все том же основании, что не можем узнать, объемно ли и измеримо то, что составляет измерение или объем. Но, несмотря на отрицания, сознание общежития все дальше и дальше идет в глубь измерений, все изменения имеют свое возрастание, и не все они обязательны всему живущему, даже человеку они не свойственны.