Том 3. Супрематизм. Мир как беспредметность - [15]

Третий ученик ничего <не> понял, у учителя ничего не было того, что можно было понять, он был беспредметен, в нем ничего не было того, что в предметной жизни. В нем не было никаких причин, никакого Искусства, ни Совершенства, ни Культуры, ни силы, ни предмета: В нем не было ни света, ни тьмы, ни холода, ни огня, ни жизни, ни смерти, ни легкого, ни тяжелого, ни большого, ни малого. Не было никаких условий тех, которые нашли первые два ученика. Учитель ничего ему не дал — дать можно только предмет. У учителя не было ни рук, ни ног, ни головы, ни языка, не было ничего того, что бы смогло ощутить или чувствовать, познать. И не было того, что могло сделаться предметом рассуждения — учитель был освобожденное ничто.

Ученик никуда не пошел. Идти некуда, незачем, нет ни расстояний, ни времени, ни пространства. Ученик ничего не знал, не было того, что можно было бы познать или знать. Он остался в беспредметном, т. е. ни в чем. Он стал как учитель. Никто его не мог понять, как и учителя. А если поняли, то так же, как поняли первые два, стали обращаться с ним так же, как со всем в природе. В нем находили красоту, художество, нашли в нем Искусство, нашли множество вещей приемлемых и необходимых. Для себя решили, что его Искусство как природа необходимо для их культуры совершенств. Таким образом выстроили понятие и представление об Искусстве.

Но так как у него не было ничего того, чтобы воспринять все представления, усвоенные первыми <двумя учениками>, то он продолжал действовать <так,> как действует природа, — беспредметно. Что бы ни заставляли его делать, он остался беспредметным и своими работами доказывал это — что все то, что принимают за природу как реальный факт, не существует в его доказательстве. Заказанный портрет — не портрет, переданный эпизод — не факт натуры, хотя бы казался таковым.

<В> человеке, занимающемся растиранием красок на холсте, обнаружим два действия, предметное и беспредметное. Под беспредметным состоянием я вижу беспричинность действия чистого возбуждение В <первом> — причина предметных практических проявлений как содержание его Искусства, без чего оно не может проявиться. <Второе> находится в беспредметной стихии возбуждения, <первое> во власти предметной стихии вещей практического реализма. Первому необходимо двигаться за последним, второе стоит вне ее. Первое зависит от идеи движения предметного реализма, второе находится в своем беспредметном, именно в том, чего не подозревали ни сам живописец, ни предметное общество.

Предметна ли природа? Имеет ли она идею в своем целом стихийном? Идейно ли каждое в ней проявление? Полагаю, что в ней как в целом, так и во всех проявлениях нет идеи, есть одни без-идейные действия. И если возникают идеи, то они возникают в самом человеке, собирающемся вечно идеа-лизировать не идеа-льную, вне идей стоящую природу. Но и возникшие в человеке идеи только простые условия и предположения, разбивающиеся о беспредметность как подлинное ничто¹⁸.

Разбивается каждая идея, так как она никогда не может быть законченной, остается вечно идеей. Отсюда идея разбивается о беспредметную подлинность. Идеальная сторона даже в себе деформируется, а раз она деформируется, {то не} заканчивается абсолютно, абсолютна природа, она беспредметна.

Религия, Наука как практическая жизнь предметны и идейны (Наука как Наука вне идей). С ними разошлось Искусство в той част, где идеи не составляют его содержание. Оно находится в порядке беспредметного действия, как и чистая Наука, как и все проявления природы.

Допустим, что река представляет живописную массу, а плоскость, по которой она течет, будет холстом. Увидим, что при своем передвижении она образует рисунок, окрашенный в разнообразный тон, смешиваясь со всеми окружающими лучами цвета тона других перемещений массы. Увидим целое множество различий вечного колебания, вечного разнообразного возбуждения. Все возбуждения, встречаясь друг с другом, творят различия, и этот вечный котел ни на минуту не перестает менять свою форму различий и рисовать-писать живописное явления. Будет ли это написана картина, художество?

Если мы проследим все действия, то не обнаружим никакого смысла, никакой пользы, ни цели, ни практических соображений, — то поднялась вода в тумане, то пала опять росой, то образовались тучи, то разошлись. И в этом бессмысленном действии нет идеи практического действия, нет ни тучи, ни воды, ни облаков, полное беспредметное различие действий взаимных возбуждений, если может что-либо возбуждаться. И мы не можем сказать, что жизнь только в идейных практических предметах или в духовном религиозном, — в природном бессмысленном движении мы находим большую жизнь, чем от человеческих идейных смыслов. Бессмысленное природное действие преломляется в человеческом смысле идей и творит практическую жизнь как отражения, никогда реально не осязаемые.

Живописец подобен природе, он восторжен больше ее без-смыслию, ее безыдейному действованию, нежели смыслу всех практических научных и духовно-религиозных достижений. Всегда для живописца мир, какой бы он ни был, будет безыдейным действием, и всякая человеческая идея предмета превращается в его живописном возбуждении в безыдейное действие. Поскольку он чист в своем возбуждении, оставляя в одном случае эстетическую истину, в другом ничто, постольку он не знает художества, красоты, эстетики, нравственности. Ничего этого не существует ни в источнике, ни в нем. И сколько бы он ни стремился доказать, что действия его основаны на красоте, ничего не докажет, это все будут определения как условия различий человеческого общежития.