Том 3. Судебные речи - [147]

Но если они могут появиться прямо на судебном следствии, то в интересах самого обвиняемого желательно, чтобы они были вызываемы на предварительное следствие, в течение которого с их показаниями можно ознакомиться заранее, до поступления дела в суд, как было, например, в настоящем случае, где ознакомление подсудимого с делом произошло почти за год до заседания, и подготовиться к опровержению и обороне. Судебная практика обыкновенно предоставляет подсудимому широкий простор в вызове свидетелей, могущих сказать что-либо о его личности и в его пользу. От этого приема правосудие ничего не теряет, но живая правда дела иногда много выигрывает. Так было и в настоящем деле, и Назаров широко воспользовался правом вызова благомыслящих о нем свидетелей.

Отрицая безусловно допрос свидетелей о поведении при следствии и ограничиваясь одним дознанием чрез окольных людей, необходимо отрицать и вызов свидетелей со стороны подсудимого на суд, когда они могут показать о нем, а не о деле. Но это значило бы в массе случаев лишать обвиняемого возможности призвать в свидетельство свою прошлую хорошую жизнь и ценою ее испытаний, светлых сторон и добрых поступков приобрести то право на снисхождение, о котором говорилось при начертании 454 статьи Устава уголовного судопроизводства. Поэтому вызов и допрос свидетелей об образе жизни и занятиях обвиняемого, и при следствии и на суде, не представляет собою никакого нарушения. Свидетельствуя о ближайшем прошлом подсудимого, такого рода свидетели, по самой своей роли, не будучи по отношению к нему совершенно случайными людьми, подобно большинству свидетелей факта преступления, могут не быть вполне свободны от пристрастия, могут показывать односторонне, но их показания подлежат проверке на перекрестном допросе, оценке в речах сторон, разъяснению в председательском заключительном слове. Эти показания даются, наконец, под присягой, в торжественной обстановке суда. Почти все эти гарантии отсутствуют при дознании чрез окольных людей, которые не предстоят на суде лично. С этой точки зрения показания таких свидетелей представляют лучшие ручательства правдивости. Необходимо только, чтобы свидетельские показания такого рода действительно относились к делу, т. е. чтобы ими разъяснялись такие стороны жизни обвиняемого, в коих выразились именно те его свойства, которыми вызваны движущие побуждения его судимого деяния или, наоборот, с которыми это деяние стоит в прямом противоречии. Поэтому нельзя отрицать, что там, где, как в данном деле, речь идет о насильственном поругании целомудрия девушки в обстановке, не допускающей посторонних свидетелей, и где оно усложнено еще последующим ее самоубийством, допрос свидетелей о той роли, которую играли в жизни обвиняемою чувственные стремления, и о том, как выражал он в жизни своей взгляд на характер отношений своих к женщинам вообще, не может быть признан совершенно не относящимся к делу. Несомненно, что необходима связь между внутренними свойствами преступления и сведениями о личности. Там, где ее никогда не может быть, сведения эти совершенно излишни. Расточительность обвиняемого, весьма важная, например, в делах о банковых хищениях, не имеет никакого значения при богохулении, а вспыльчивость, имеющая серьезный смысл при обсуждении убийства в раздражении, совершенно утрачивает его при обвинении в государственной измене. По-видимому, судебный следователь переступил в вызове свидетелей для характеристики Назарова за пределы необходимости и занес в свои протоколы обстоятельства, не имевшие отношения к движущим мотивам преступления, в котором обвинялся Назаров. Можно сожалеть, если такие свидетели были внесены судебною палатой в свое определение о предании суду как подлежащие вызову к судебному следствию, но Правительствующий Сенат лишен возможности судить о том, насколько показания их относились к делу или наоборот. Это не входит в его задачу. Это лежит на обязанности обвинительной камеры. Состоя, по словам составителей Уставов, из «опытных юристов», обвинительная камера судебной палаты, рассматривая сырой материал предварительного следствия и выводя из него окончательный вывод в виде утверждения обвинительного акта или составления определения о предании суду, должна устранять все, не идущее к делу и могущее лишь служить к напрасному опозорению личности обвиняемого, безо всякой пользы правосудию. Судебная палата должна стоять на страже частной жизни обвиняемого, ограждая ее от бесцельных вторжений болезненного любопытства, чуждого истинному стремлению разыскать истину. Но если судебная палата признает, по обстоятельствам дела, необходимым вызвать на суд присяжных лиц, допрошенных уже на предварительном следствии, то это ее признание есть окончательное и никакой проверке в кассационном порядке не подлежит. Правительствующий Сенат неоднократно признавал полную невозможность входить в оценку правильности определений палаты в этом отношении. Он допускал лишь отмену предания суду при нарушении, при рассмотрении дела, в самой палате установленных для того форм и обрядов судопроизводства, при нарушении пределов ведомства, при формальной преждевременности этого предания и, наконец, при отсутствии в деянии преданного суду признаков преступления. «Вопросы о том, достаточно ли исследовано дело, — говорится в решении по делу Ры~ баковской, 1868 год, № 829, — и если достаточно, то не наполнено ли оно излишними подробностями, могут подлежать суждению