Том 3. Стихотворения, 1921–1929 - [14]

Скверы, бульвары, сады и аллеи,

Мрамор и бронзовых статуй литье, –

Это – мое!!.

Воем ответила Улица Главная.

Стал богатырь. Загражден ему путь.

Хищных стервятников стая бесславная

Когти вонзила в рабочую грудь.

Вмиг ощетинясь штыками и пиками,

Главная Улица – страх позабыт! –

Вся огласилася воплями дикими,

Гиком и руганью, стонами, криками,

Фырканьем конским и дробью копыт.

Прыснули злобные пьяные шайки

Из полицейских, жандармских засад:

– Рысью… в атаку!

   – Бери их в нагайки!

– Бей их прикладом!

   – Гони их назад!

– Шашкою, шашкой, которые с флагами,

Чтобы вперед не сбирались ватагами,

Знали б, ха-ха, свой станок и верстак,

Так их! Так!!

– В мире подобного нет безобразия!

– Темная масса!..

                  – Татарщина!..

                    – Азия!..

– Хамы!..

         – Мерзавцы!..

                    – Скоты!..

                    – Подлецы!..

– Вышла на Главную рожа суконная!

– Всыпала им жандармерия конная!

– Славно работали тоже донцы!

– Видели лозунги?

– Да, ядовитые!

– Чернь отступала, заметьте, грозя.

– Правда ль, что есть средь рабочих убитые?

– Жертвы… Без жертв, моя прелесть, нельзя!.

– Впрок ли пойдут им уроки печальные?

– Что же, дорвутся до горшей беды!

Вновь засверкали витрины зеркальные.

Всюду кровавые смыты следы.

Улица злого полна ликования,

Залита светом вечерних огней.

Чистая публика всякого звания

Шаркает, чавкает снова на ней,

Чавкает с пошло-тупою беспечностью,

Меряя срок своих чавканий вечностью,

Веруя твердо, что с рабской судьбой

Стерпится, свыкнется «хам огорошенный»,

Что не вернется разбитый, отброшенный,

Глухо рокочущий где-то прибой!

Снова…

Снова.

Бьет роковая волна…

Гнется гнилая основа…

Падает грузно стена.

– На!..

– На!..

– Раз-два,

Сильно!..

– Раз-два,

Дружно!..

– Раз-два,

В ход!!.

Грянул семнадцатый год.

– Кто там?

Кто там

Хнычет испуганно: «Стой!»

– Кто по лихим живоглотам

Выстрел дает холостой?

– Кто там виляет умилено?

К черту господских пролаз!

– Раз-два,

Сильно!..

– Е-ще

Раз!..

– Нам подхалимов не нужно!

Власть – весь рабочий народ!

– Раз-два,

Дружно!..

– Раз-два,

В ход!!

– Кто нас отсюдова тронет?

Силы не сыщется той!

. . . . . . . . . . . .

Главная Улица стонет

Под пролетарской пятой!!

Эпилог

Петли, узлы – колеи исторической…

Пробил – второй или первый? – звонок.

Грозные годы борьбы титанической –

Вот наш победный лавровый венок!

Братья, не верьте баюканью льстивому:

«Вы победители! Падаем ниц».

Хныканью также не верьте трусливому:

«Нашим скитаньям не видно границ!»

Пусть нашу Улицу числят задворками

Рядом с Проспектом врага – Мировым.

Разве не держится он лишь подпорками

И обольщеньем, уже не живым?!

Мы, наступая на нашу, на Главную,

Разве потом не катилися вспять?

Но, отступая пред силой неравною,

Мы наступали. Опять и опять.

Красного фронта всемирная линия

Пусть перерывиста, пусть не ровна.

Мы ль разразимся словами уныния?

Разве не крепнет, не крепнет она?

Стойте ж на страже добытого муками,

Зорко следите за стрелкой часов.

Даль сотрясается бодрыми звуками,

Громом живых боевых голосов!

Братья, всмотритесь в огни отдаленные,

Вслушайтесь в дальний рокочущий шум:

Это резервы идут закаленные.

Трум-ту-ту-тум!

Трум-ту-ту-тум!

Движутся, движутся, движутся, движутся,

В цепи железными звеньями нижутся,

Поступью гулкою грозно идут,

Грозно идут,

Идут,

Идут

На последний всемирный редут!..

На боевой страже >*

Угрюмый страж порядка,

Средь шумной мостовой,

Во времена былые

Стоял городовой.

   Смотрел он, хмуря брови,

   Туда, сюда, кругом,

   Постукивая грозно

   Тяжелым сапогом.

Гроза простого люда,

Подвального жильца,

Он весь тянулся в струнку

У барского крыльца.

   На барской кухне в праздник

   Топтался он с утра,

   «Промачивая» складки

   Пропойного нутра.

И рявкал – «рад стараться»,

Заполучив на чай:

«Свое я дело знаю:

Тащи и не пущай».

   Тащил в участок, знамо,

   Он только черный люд.

   Был крут он на расправу

   И на поживу лют.

Зато, когда стряхнули

Мы всех его господ,

Холуй господский тоже

Пожал не сладкий плод.

   Средь завали и хламу,

   От страху неживой,

   Был в мусорную яму

   Сметен городовой.

* * *

Простилась Русь навеки

С проклятой стариной.

Страж нового порядка

Имеет вид иной.

   Геройски охраняя

   Завод и Исполком,

   Уж он не козыряет

   Пред барским котелком.

Советской власти – око

И твердая рука,

Он – бдительный и строгий

Защитник бедняка.

   С бандитом уголовным

   В отчаянном бою

   Не раз уже на карту

   Он ставил жизнь свою.

Вокруг него соблазны,

И подкуп, и разврат,

Что шаг, то самогонный

Змеится аппарат.

   И много нужно силы,

   Чтоб вдруг не разомлеть,

   Чтоб злые все соблазны

   Презреть и одолеть.

Наш страж – его работа

Труднее с каждым днем.

Наш общий долг – забота

Любовная о нем,

   Чтоб, ею укрепленный,

   Свершая подвиг свой,

   Стоял он, закаленный

   На страже боевой.

Третьего не дано >*

По заявлению Стиннеса, германские рабочие на восстановление «народного» (стиннского?) хозяйства должны в течение 15 лет отдавать ежедневно 2 часа добавочного и безвозмездного труда.

«Пятнадцать лет под каторжным ярмом!»

   «Пятнадцать лет закабаленья!»

«Пятнадцать лет… с гарантией продленья!»

Речь Стиннеса составлена с умом

И смелостью, достойной удивленья!

   Рабочим дан нагляднейший урок,

Который им пойдет, я верю, впрок:

Их не смутят холопские внушенья.