Том 3. Стихотворения 1866-1877 - [10]

От водки и простуды.

1868

«Не рыдай так безумно над ним…» >*

Не рыдай так безумно над ним,

Хорошо умереть молодым!

Беспощадная пошлость ни тени

Положить не успела на нем,

Становись перед ним на колени,

Украшай его кудри венком!

Перед ним преклониться не стыдно,

Вспомни, сколькие пали в борьбе,

Сколько раз уже было тебе

За великое имя обидно!

А теперь его слава прочна:

Под холодною крышкою гроба

На нее не наложат пятна

Ни ошибка, ни сила, ни злоба…

Не хочу я сказать, что твой брат

Не был гордою волей богат,

Но, ты знаешь: кто ближнего любит

Больше собственной славы своей,

Тот и славу сознательно губит,

Если жертва спасает людей.

Но у жизни есть мрачные силы —

У кого не слабели шаги

Перед дверью тюрьмы и могилы?

Долговечность и слава — враги.

Русский гений издавна венчает

Тех, которые мало живут,

О которых народ замечает:

«У счастливого недруги мрут,

У несчастного друг умирает…».

(7 августа 1868)

Мать («Она была исполнена печали…») >*

Она была исполнена печали,

И между тем, как шумны и резвы

Три отрока вокруг нее играли,

Ее уста задумчиво шептали:

«Несчастные! зачем родились вы?

Пойдете вы дорогою прямою

И вам судьбы своей не избежать!»

Не омрачай веселья их тоскою,

Не плачь над ними, мученица-мать!

Но говори им с молодости ранней:

Есть времена, есть целые века,

В которые нет ничего желанней,

Прекраснее — тернового венка…

Дома — лучше! >*

В Европе удобно, но родины ласки

Ни с чем несравнимы. Вернувшись домой,

В телегу спешу пересесть из коляски

И марш на охоту! Денек не дурной,

Под солнцем осенним родная картина

Отвыкшему глазу нова…

О матушка Русь! ты приветствуешь сына

Так нежно, что кругом идет голова!

Твои мужики на меня выгоняли

Зверей из лесов целый день,

А ночью возвратный мой путь освещали

Пожары твоих деревень.

«Душно! Без счастья и воли…» >*

Душно! без счастья и воли

Ночь бесконечно длинна.

Буря бы грянула, что ли?

Чаша с краями полна!

Грязь над пучиною моря,

В поле, в лесу засвищи,

Чашу народного горя

Всю расплещи!..

«Наконец не горит уже лес…» >*

Наконец не горит уже лес,

Снег прикрыл почернелые пенья,

Но помещик душой не воскрес,

Потеряв половину именья.

Приуныл и мужик. «Чем я буду топить?» —

Говорит он, лицо свое хмуря.

«Ты не будешь топить — будешь пить», —

Завывает в ответ ему буря…

1870

Притча >*

Прислушайте, братцы! Жил царь в старину,

Он царствовал бодро и смело.

Любя бескорыстно народ и страну,

Задумал он славное дело:

Он вместе с престолом наследовал храм,

Где царства святыни хранились;

Но храм был и тесен и ветх; по углам

Летучие мыши гнездились;

Сквозь треснувший пол прорастала полынь,

В нем многое сгнило, упало,

И места для многих народных святынь

Давно уже в нем не хватало…

И новый создать ему хочется храм,

Достойный народа и века,

Где б честь воздавалась и мудрым богам

И славным делам человека.

И сделался царь молчалив, нелюдим,

Надолго отрекся от света

И начал над планом великим своим

Работать в тиши кабинета.

И бог помогал ему — план поражал

Изяществом, стройной красою,

И царь приближенным его показал

И был возвеличен хвалою.

То правда, ввернули в хвалебную речь

Сидевшие тут староверы,

Что можно бы старого часть уберечь,

Что слишком широки размеры,

Но царь изменить не хотел ничего:

«За всё я один отвечаю!..»

И только что слухи о плане его

Прошли по обширному краю,

На каждую отрасль обширных работ

Нашлися способные люди

И двинулись дружной семьею в поход

С запасом рабочих орудий.

Давно они были согласны вполне

С царем, устроителем края,

Что новый палладиум нужен стране,

Что старый — руина гнилая.

И шли они с гордо поднятым челом,

Исполнены честного жара;

Их мускулы были развиты трудом

И лица черны от загара.

И вера сияла в очах их; горя

Ко славе отчизны любовью,

Они вдохновенному плану царя

Готовились жертвовать кровью!

Рабочие люди в столицу пришли,

Котомки свои развязали,

Иные у старого храма легли,

Иные присели — и ждали…

Но вот уже полдень — а их не зовут!

Безропотно ждут они снова,

Царь мимо проехал, вельможи идут —

А всё им ни слова, ни слова!

И вот уже скучно им праздно сидеть,

Привыкшим трудиться до поту,

И день уже начал приметно темнеть, —

Их всё не зовут на работу!

Увы! не дождутся они ничего!

Пришельцы царю полюбились,

Но их испугались вельможи его

И в ноги царю повалились:

«О царь! ты прославишься в поздних веках!

За что же ты нас обижаешь?

Давно уже преданность в наших сердцах

К особе своей ты читаешь.

А это пришельцы… Суровость их лиц

Пророчит недоброе что-то,

Их надо подальше держать от столиц,

У них на уме не работа!

Когда ты на площади ехал вчера

И мы за тобой поспешали,

Тебе они громко кричали: ура!

На нас же сурово взирали.

На площади Мира сегодня в ночи

Они совещалися шумно…

Строение храма ты нам поручи,

А им доверять — неразумно!..»

Волнуют царя и боязнь и печаль,

Он слушает с видом суровым:

И старых, испытанных слуг ему жаль,

И вера колеблется к новым…

И вышел указ… И за дело тогда

Взялись празднолюбцы и воры…

А люди, сгоравшие жаждой труда

И рвеньем, сдвигающим горы,

Связали пожитки свои — и пошли

Стыдом неудачи палимы,

И скорбь вавилонскую в сердце несли,

Ни с чем уходя, пилигримы,

И целая треть не вернулась домой:

Иные — в пути умирали,

Иные бродили по царству с сумой

И смуты в умах поселяли,

Иные скитались по чуждым странам,

Иные в столице остались