Том 3 - [54]
Германский “милитаризм” установил военно-научную формулу: “наступление есть сильнейшая форма действий”. Немецкая формула с самого начала войны (грандиозные поражения Самсонова и Ренненкампфа) оказалась непригодна для нас: для сырых генералов и сырых солдат возможна только оборона с обеспеченными флангами. По мере естественной убыли на войне, состав как генералов, офицеров, так и нижних чинов ухудшался, и оборона становилась для нас выгоднейшею формой действия. Если сюда присоединить развитие позиционной войны и недостатки вопиющие в материальной части, то не надо быть большевиком, а надо только понимать природу вещей, чтобы остерегаться “наступления”! Газета “Народное Слово” говорит, что, по словам Б.В. Савинкова, под влиянием большевистской агитации, солдатская масса начала верить, что дезертиры — не изменники родине, а последователи “международного социализма”. Всякий старый офицер, знающий наш солдатский материал лучше, чем его знают “комитеты”, скажет, что думать так, — это слишком низко ставить наш славный и вполне разумный состав нижних чинов. Этот состав обладает полным здравым смыслом; полным и определенным понятием о государстве; вполне сознает, что генерал и офицер — тот же солдат; смеется новшеству замены (бессмысленной) названия нижний чин общим названием солдата, что умалило Это почетное название, ибо теперь самая глубокотыльная швальная команда состоит из “солдат”, и вполне понимает, что “дезертир” есть дезертир, т. е. презренный беглый. И если идея “отказа от наступления”, пропагандируемая большевиками, стала выполняться этим разумным составом нашей армии, то единственно потому, что она логически вытекала из природы вещей, из всего нашего опыта на войне. Две вещи разные: говорить англичанину, французу о наступлении, ударе, или говорить о том же русскому. Те сидят в отличных укрытиях с полным комфортом и ждут, когда их могущественная артиллерия все сметет, и лишь тогда их пехота наступает. Мы же всегда и везде били людской массой, мы истребляли целые лучшие полки. Где наша гвардия, где наши стрелки? Полк, раза 2–3 истребленный и столько же раз пополненный даже лучшими элементами, чем это происходит в действительности, едва ли будет находить “наступление сильнейшей формой действий”, особенно, если мы добавим, что эти громадные потери не оправданы результатами. Исходя из этого опыта, прежнее верховное командование соглашалось на удары лишь при крайней необходимости; так был разрешен удар в мае 1916 года Брусилову в Галиции. Слабый по результатам, этот удар только подтвердил выводы опыта. Вполне возможно, что при прежнем верховном командовании “наступление” существовало бы в директивах лишь как возвышающая воинский дух идея, но оно до сих пор не реализировалось бы. Но вдруг совершилось что-то стоящее вне военного искусства, “дилетантизм” взял руководство, и все и все закричало о “наступлении”, о его якобы крайней необходимости, уверовало в то, что здравая военная теория отвергает, — в особые “революционные” батальоны, батальоны “смерти”, “ударные” батальоны, не понимая, что все это крайне сырой материал, и, кроме того, он отнимает, может быть, наиболее воодушевленных людей от полков, которые тогда уже совсем обращаются в “сброд и пополнения”. Нам скажут, что союзники требовали “наступления”, что они называли нас “предателями”. Мы слишком высоко ценим даровитый и работающий французский генеральный штаб, чтобы поверить, что его мнение совпадало с так называемым общественным мнением дилетантов в военном искусстве. Конечно, при той обстановке войны, где противник находится в центре, а мы с нашими союзниками на окружности, всякий удар наш по противнику, даже вызывающий у нас огромные и несоразмерные с результатом человеческие потери, всегда выгоден для наших союзников, ибо отвлекает от них силы неприятеля. Это уже природа вещей, а не жестокосердие союзников. Но к этому надо относиться разумно, с чувством меры, и не кидаться в истребление своего народа лишь потому, что требует этого союзник. Военное искусство не допускает никаких фантазий и тотчас же наказывает за применение их. За этим наблюдает противник, обладающий хорошо выкованным генеральным штабом”.
“Пролетарий” № 5, 18 августа 1917 г.
Статья без подписи
Кто же виноват в поражении на фронте?
Каждый день будет теперь приносить новые материалы для ответа на этот вопрос. И каждый день будет доказывать, сколь низко, сколь подло действовали те, что старались ответственность за июльские поражения на фронте взвалить на большевиков.
В официальном органе Советов — в “Известиях” № 147 — появилась статья “Правда о Млыновском полку”. Это — документ первостепенной политической важности.
7 июля под грохот событий в Петрограде неожиданно для всех появляется в печати телеграмма Ставки, оповещающая о том, что 607 Млыновский полк “самовольно оставил окопы”, что это дало возможность немцам ворваться на нашу территорию и что все это несчастье “в значительной степени объясняется
