Том 3. Повести и драмы - [13]

Капитан пошел домой, прочел поскорее последние брошюры о безнравственности и приступил к делу.

Через неделю он довольный сидел у своей тещи и пил хороший черри.

— Ну, рассказывай, рассказывай, — говорила старая дама и подняла очки на лоб!

— Ну, видишь ли, сначала дело шло не легко, — она была очень недоверчива, думала, что я хочу посмеяться над ней. Но я начал с того, что заговорил о колоссальном влиянии, которое оказала в Америке теория вероятности на статистику нравственности, это сделало почти эпоху! Да! Этого она не знала, и это ее привело в восторг. Я привел пример и доказал ей цифрами и числами, что можно с большой вероятностью сказать вперед, сколько девушек падет в известный период времени. Это ее очень удивило. Я увидал, что заинтересовал ее, и хотел приготовить себе к следующей встрече триумф. Гурли была страшно рада, что мы подружились, и прямо побуждала нас сама быть вместе. Она водворила нас в мою комнату, затворила за нами дверь, и мы сидели там целый день и считали.

Сама она, этот старый ящик, была совершено счастлива, видя меня, наконец, побежденный, и через три часа мы были уже друзьями. За ужином жена нашла, что такие друзья должны говорить друг другу ты. Я ради такого большого события достал мой прекрасный старый черри — и затем поцеловал Оттилию прямо в губы.

Да простит мне Бог мой грех! Гурли имела уже несколько испуганный вид, но не сердилась. Она была вся радость и счастье!

Но черри был крепкий, а Оттилия оказалась слабой.

Я помог ей надеть манто и проводил ее домой. На Степпхольском мосту пожал ей руку, объяснил ей всю небесную карту. Она была в восхищении. Она так любила звезды, но никогда не знала их названий!

Она прямо ликовала, и мы расстались наилучшими друзьями, словно уже давно-давно знали друг друга.

На следующий день еще больше математики. Мы за ней просидели до ужина. Гурли приходила и уходила, кивала нам головой, а вечером я опять провожал Оттилию домой. На набережной я встретил капитана Берна и пошел с ним в Grand-Hôtel, чтобы выпить стакан пунша. Домой вернулся только в час. Гурли еще не ложилась.

— Где ты пропадал так долго, Вильгельм, — спросила она. Точно чёрт меня толкнул — я ответил:

— Мы так долго болтали, Оттилия и я, что забыли о времени — оно летело так скоро, скажу я тебе!

— Я собственно не нахожу приличным проводить ночи с молодой девушкой, — сказала она.

Я смутился и сказал, что когда имеют многое сказать друг другу, то легко забывают, что прилично и что нет.

— О чём вы говорили? — спросила Гурли и сделала свою гримаску.

Я не сумел сразу найтись.

— Это прекрасно, мой милый, — прервала его старая дама, — ну, дальше, дальше!

На третий день Гурли взяла свою работу и сидела у нас до конца математических занятий. Ужин не был таким веселым, как тогда, но зато еще более астрономическим. Напоследок я помогал этому старому ящику надевать калоши, и это произвело сильно впечатление на Гурли, которая только подставила щеку, когда Оттилия потянулась к ней с поцелуем.

Нежное рукопожатие дорогой и разговор о сродстве душ и родине звезд и душ.

Затем я пил опять пунш в Grand-Hôtel'е и вернулся домой в два часа. Гурли еще не спала, я это хорошо видел, но я прямо прошел в свою спальню — я живу теперь холостяком, как ты знаешь, и Гурли стыдилась войти ко мне, чтобы спросить. На следующий день — опять астрономия. Гурли заявила, что ей бы очень хотелось быть при этом, но Оттилия сказала, что мы уже много прошли — она хотела сначала дать Гурли основные понятия. Гурли обиделась и ушла. За ужином много черри. После ужина я схватил Оттилию за талию и поцеловал. Гурли побледнела. При надевании калош я ее неожиданно тихонько ущипнул… гм… гм…

— Не стесняйся, мой милый Вильм, — сказала теща, — я ведь старая женщина.

— Гм!.. за икру, впрочем вовсе не такую уж противную, правда, вовсе не дурную, гм!..

Но когда я хотел надевать пальто, я увидел, что Линя стоит здесь одетая, чтобы проводить барышню: Гурли находит для меня извинение, я в прошлый вечер простудился и не должен был выходить в свежий вечер. Оттилия смотрела разъяренной и не поцеловалась с Гурли.

На следующий день я должен был показать Оттилии в школе астрономические инструменты и объяснить их употребление. Она пришла, но казалась уязвленной, заговорила о Гурли, которая была недружелюбна с ней, и она не могла понять причины этому. Когда я пришел к обеду домой, я нашел Гурли совсем переменившейся, холодной и молчаливой как рыба. Она страдала, я это видел, нужно было разрубить только узел.

— Что у тебя вышло с Оттилией? Она была такая раздосадованная? — спросил я.

— Что у нас вышло? Я ей сказала, что она кокетка — вот что у нас вышло!

— Как ты это могла сказать! — воскликнул я. — Уж не ревнуешь ли ты?

— Я? ревную ее?

— Да, меня это тоже удивляет, такой интеллигентной умной девушке никогда не придет в голову допустить до себя мужа другой!

— Нет (наконец-то наступило!), но мужу другой может понравиться подойти к такой девушке! Ха-ха-ха-ха!

Теперь готово.

Я защищаю Оттилию до тех пор, пока Гурли не приходит в совершенное бешенство. В этот день Оттилия не пришла. Она написала ядовитое письмо и извинилась, что не может быть, — она заметила, что лишняя здесь. Я протестовал и сделал вид, что хочу идти за Оттилией, но тут Гурли вышла совершенно из себя! Она знала, что я влюбился в Оттилию, и она, Гурли, для меня больше не существовала, она была недостаточно понятлива, ни на что не годилась, не могла постичь математику… ха-ха-ха-ха!