Коля улыбнулся, слушая объяснения Николая Никитича. Старик Колиной улыбки не заметил, а то бы, конечно, обиделся.
Николай Никитич обрадовался, узнав, что Коля будет работать по «овражному делу».
— Хвалю! — сказал он. — Ты выбрал чудесное занятие в жизни. А вот что с Анфисой делать, не знаю. Ей все в театр хочется, в театральную школу. Шла бы лучше по отцовским стопам. Сады бы разводила. Мало на земле растительности — от этого всякие беды. К примеру, овраги. Они по нашей области треть земли охватили за какие-нибудь сорок лет. На моей памяти. Как стали сводить лес — так и пошло!
После чая Анфиса проводила Колю. Они пошли к мостику через ручей, впадавший в реку. Ручей едва струился в темном овраге. Тропка к мостику была протоптана в высокой крапиве, и Коля обстрекал себе руки.
На мостике Анфиса остановилась:
— Ну, дальше я не пойду. Приходи к нам почаще.
Они попрощались. Анфиса медленно пошла обратно. Она несколько раз останавливалась, оглядывалась на Колю, и каждый раз случалось так, что в это же время оглядывался и Коля. Потом Анфиса помахала рукой и скрылась за поворотом.
— Прощай, Анфис! — крикнул Коля, но Анфиса не отозвалась.
На следующий день Коля пошел на овражную станцию и представился директору ее, Смышляеву. Это был низенький пожилой человек в желтоватых очках.
Овражная станция временно помещалась в приземистом доме на главной улице городка. Половину дома занимала аптека, половину — станция. Сотрудники станции ходили к себе через прихожую аптеки. Так им было удобнее, потому что вход на станцию был через двор, а двор всегда был заставлен телегами. Колхозники со всего района приезжали сюда за лекарствами.
Двор походил на базарную площадь — весь в конском навозе, в сенной трухе. Привязанные к телегам лошади упорно, без отдыха жевали сено и стегали себя жидкими хвостами.
Из-за этого двора происходили частые стычки с аптекарем Абрамом Борисовичем — подслеповатым, но деятельным старичком в просторном халате. Он так близко рассматривал рецепты, что казалось, будто он их не читает, а нюхает.
Когда Коля вошел, Смышляев как раз ссорился с Абрамом Борисовичем. Он разговаривал с ним через маленькую форточку, прорезанную в двери, что вела из его кабинета в аптеку. Такие форточки обычно устраивают в кассах.
— Абрам Борисович, — говорил Смышляев, — это же не постоялый двор! Надо что-то делать.
— Вы, очевидно, полагаете, — пронзительным голосом отвечал Абрам Борисович, взбалтывая склянку с мутной жидкостью и рассматривая ее одним глазом на свет, — что это образцовая аптека номер один в Москве? Где вы находитесь? Это же чер-но-зем! — крикнул он, со стуком поставил склянку на прилавок и яростно посмотрел на молодую смешливую колхозницу, дожидавшуюся лекарства. — Вот, извольте, поглядите на эту красавицу!
Молодайка закрылась локтем и фыркнула.
— Подойди сюда! — приказал Абрам Борисович.
— Ой, батюшки, страх какой! — сказала молодайка и бесстрашно подошла к прилавку.
— Вот капли, а вот полосканье! — сказал Абрам Борисович. — Смотри не напутай. Покажи, которые капли.
— Да что показывать-то! Уж вы всегда придумаете.
— Покажи, а то не выдам лекарство!
— Неужто не выдадите? — насмешливо спросила колхозница. — Человек старый, а молодок завсегда обижаете. Хоть в аптеку не ходи.
— Вот! — сказал Абрам Борисович и победоносно посмотрел на Смышляева. — Вы, надеюсь, слышали? Странно, как я столько лет работаю при таких обстоятельствах, — он показал на смешливую колхозницу, — и еще чувствую себя нормальным человеком.
— Уж вы всегда так! — пробормотала женщина, забрала лекарство и вышла, хлопнув дверью.
За дверью она прыснула от смеха и сказала кому-то:
— Нигде, молодайки, нету нам проходу из-за нашей неземной красоты.
Абрам Борисович посмотрел на Смышляева долгим, теперь уже возмущенным взглядом и сказал:
— Ну, знаете, это уже чересчур!
— Простите, Абрам Борисович, — пробормотал Смышляев, закрыв форточку в аптеку и обернулся к Коле: — Никогда раньше мне не приходилось работать в такой обстановке. Но в конце концов это соседство не мешает. Иногда даже веселит. А для работы это полезно. Как вы думаете?
Коля согласился.
— Работать полагается весело, — наставительно заметил Смышляев, — и любить те места, где работаешь. Я очень доволен, что вы родом из этого привлекательного городка. Пока что займитесь обмером оврагов около Адамовской мельницы. Определите их годовой рост и выясните уровень грунтовых вод. Я подозреваю, что там овраги уже прорезали землю до водоносного горизонта и сильно отсасывают грунтовые воды. Очень что-то быстро сохнет земля… — Смышляев помолчал. — Кого бы дать вам в подручные?
— Я сам найду помощника, — ответил Коля. — У него ведь работа будет несложная: волочить по земле цепь да держать рейку. С этим каждый мальчишка справится.
— Ну и чудно! — согласился Смышляев.
Вечером Коля зашел к Николаю Никитичу. В сумерках летало много ночных бабочек. За рекой, в Стрелецкой слободе, пели, сидя на берегу, девушки:
Спускается солнце за степи,
Вдали золотится ковыль…
Коля сидел с Анфисой на пороге дома. Отсюда были видны весь сад, заречье и далекие поля.
Анфиса куталась в платок, хотя вечер был теплый и на яблонях не шевелился ни один листок.
