Том 3. Посмертные записки Пиквикского клуба (Главы XXXI — LVII) - [44]

И человек в голубом подтянув выше галстук и поправив обшлага куртки, кивнул и нахмурился, словно тут крылось что-то, о чем бы он мог поговорить, если бы захотел, но чувство чести обязывает его молчать.

Человек в голубом, белокурый, развязный лакей, своим чванным видом, негнущейся шеей и дерзкой физиономией сразу привлек особое внимание мистера Уэллера, и когда он начал свои рассуждения, Сэм решил поддерживать с ним знакомство; поэтому он вступил в разговор немедленно, с присущей ему независимостью.

— За ваше здоровье, сэр! — сказал Сэм.— Ваш разговор мне очень нравится. Я его нахожу очень приятным.

Человек в голубом улыбнулся, как будто выслушивать комплименты было для него делом привычным, но в то же время одобрительно посмотрел на Сэма и выразил надежду, что они познакомятся ближе, ибо, без всякой лести, у Сэма, по-видимому, задатки очень славного парня… как раз ему по душе.

— Вы очень добры, сэр,— сказал Сэм.— Ну и счастливчик же вы!

— Что вы хотите этим сказать? — осведомился джентльмен в голубом.

— Эта-вот молодая леди! — отозвался Сэм.— Уж она-то понимает толк. Ого, я все вижу!

Мистер Уэллер закрыл один глаз и помотал головой с видом, который в высшей степени удовлетворил тщеславие джентльмена в голубом.

— Боюсь, что вы хитрый малый, мистер Уэллер,— сказал этот субъект.

— Ничуть не бывало,— возразил Сэм.— Всю эту хитрость предоставляю вам. Это касается гораздо больше вас, чем меня, как сказал находившийся за оградой в саду джентльмен человеку, на которого несся по улице бешеный бык.

— Ну что вы, мистер Уэллер! — сказал джентльмен в голубом.— Впрочем, полагаю, что она заметила мою наружность и манеры, мистер Уэллер.

— По-моему, никак нельзя не заметить,— отозвался Сэм.

— У вас есть какая-нибудь интрижка в таком же роде, сэр? — осведомился осчастливленный джентльмен в голубом, доставая зубочистку из жилетного кармана.

— Не совсем,— ответил Сэм.— Там, где я служу, никаких дочерей нет, иначе я бы уж, конечно, поухаживал за одной из них. Ну, а так, пожалуй, нет смысла иметь дело с женщиной ниже маркизы. Впрочем, я еще мог бы поладить с молодой особой, очень богатой, но не титулованной, если бы она была от меня без ума. Не иначе.

— Ну, конечно, мистер Уэллер,— сказал джентльмен в голубом,— иначе, знаете ли, и хлопотать незачем. Мы знаем, мистер Уэллер,— мы, светские люди,— что красивая форменная одежда должна рано или поздно подействовать на женщину. В сущности, говоря между нами, только ради этого и стоит поступать на службу.

— Вот именно,— сказал Сэм.— Разумеется.

Когда этот конфиденциальный диалог закончился, были поданы стаканы, и, прежде чем ближайший трактир закрылся, каждый из джентльменов заказал себе любимый напиток. Джентльмен в голубом и человек в оранжевом, которые были первыми щеголями в этой компании, заказали холодный сладкий грог, а любимым напитком остальных был, по-видимому, подслащенный джин с водой. Сэм назвал зеленщика «отъявленным негодяем» и заказал большую чашу пунша; и то и другое, казалось, весьма повысило его во мнении избранного общества.

— Джентльмены,— сказал джентльмен в голубом с видом заправского денди,— я предлагаю тост за леди!

— Правильно, правильно!—крикнул Сэм.— За здоровье молодых хозяек!

Тут раздался громкий крик: «К порядку!» — и мистер Джон Смаукер, как джентльмен, который ввел мистера Уэллера в общество, попросил его принять к сведению, что слово, только что им произнесенное, непарламентарно.

— Какое слово, сэр? — осведомился Сэм.

— Хозяйка, сэр! — ответил мистер Джон Смаукер, грозно нахмурившись.— Здесь мы не признаем таких различий.

— Очень хорошо,— сказал Сэм.— Тогда я сделаю поправку и назову их милыми созданиями, если Адское пламя мне разрешит.

В уме джентльмена в коротких зеленых штанах, по-видимому, возникло некоторое сомнение по поводу того, допустимо ли называть председателя «Адским пламенем», но так как общество, казалось, было более расположено отстаивать свои права, чем его, то этот вопрос не обсуждался. Человек в треуголке засопел и пристально посмотрел на Сэма, но, по-видимому, решил промолчать, опасаясь попасть впросак.

После краткого молчания джентльмен в вышитой ливрее, доходившей ему до пят, и в таком же жилете, согревавшем верхнюю половину ног, размешал с большой энергией свой джин с водой и вдруг, сделав усилие, встал и заявил, что желает обратиться с несколькими словами к собранию, после чего треуголка выразила уверенность, что общество будет счастливо услышать любые слова, с какими длинная ливрея пожелает обратиться.

— Я чувствительно волнуюсь, джентльмены, выдвигаясь вперед,— сказал человек в длинной ливрее,— потому что на мое несчастье я кучер и допущен сюда только как почетный член этих приятных сваре, но я вынужден — прямо до зарезу, если можно так сказать,— объявить о прискорбном обстоятельстве, которое дошло до моего сведения, которое случилось, так сказать, на моих глазах. Джентльмены, наш друг, мистер Уифферс (все посмотрели на субъекта в оранжевом), наш друг мистер Уифферс подал в отставку.

Изумление овладело слушателями. Каждый джентльмен заглянул в лицо соседу, а затем перевел взгляд на вставшего кучера.