Том 3. Поэмы, 1828-1834 - [41]

IX

Сбиралась ли ватага удальцов

Отбить табун, иль бранною забавой

Потешиться… оставя бедный кров,

Им вслед, с усмешкой горькой и лукавой,

Смотрели братья, сумрачны, без слов,

Как смотрит облак иногда двуглавый,

Засев меж скал, на светлый бег луны,

Один, исполнен грозной тишины.

X

Дивились все взаимной их любви,

И не любил никто их… оттого ли,

Что никому они дела свои

Не поверяли, и надменной воли

Склонить пред чуждой волей не могли?

Не знаю, — тайна их угрюмой доли

Темнее строк, начертанных рукой

Прохожего на плите гробовой…

XI

Была их сакля меньше всех других,

И с плоской кровли мох висел зеленый.

Рядком блистали на стенах простых

Аркан, седло с насечкой вороненой,

Два башлыка, две шашки боевых,

Да два ружья, которых ствол граненый,

Едва прикрытый шерстяным чехлом,

Был закопчен в дыму пороховом.

XII

Однажды… Акбулата ждал Селим

С охоты. Было поздно. На долину

Туман ложился как прозрачный дым;

И сквозь него, прорезав половину

Косматых скал, как буркою, густым

Одетых мраком, дикую картину

Родной земли и неба красоту

Обозревал задумчивый Бешту.

XIII

Вдали тянулись розовой стеной,

Прощаясь с солнцем, горы снеговые;

Машук, склоняся лысой головой,

Через струи Подкумка голубые,

Казалось, думал тяжкою стопой

Перешагнуть в поместия чужие.

С мечети слез мулла; аул дремал…

Лишь в крайней сакле огонек блистал.

XIV

И ждет Селим — сидит он час и два,

Гуляя в поле, горный ветер плачет,

И под окном колышется трава.

Но чу! далекий топот… кто-то скачет…

Примчался; фыркнул конь, заржал… Сперва

Спрыгнул один, потом другой… что это значит?

То не сайгак, не волк, не зверь лесной!

Он прискакал с добычею иной.

XV

И в саклю молча входит Акбулат,

Самодовольно взорами сверкая.

Селим к нему: «Ты загулялся, брат!

Я чай, с тобой не дичь одна лесная».

И любопытно он взглянул назад,

И видит он: черкешенка младая

Стоит в дверях, мила как херувим;

И побледнел невольно мойСелим.

XVI

И в нем, как будто пробудясь от сна,

Зашевелилось сладостное что-то.

«Люби ее! она моя жена! —

Сказал тогда Селиму брат. — Охотой

Родной аул покинула она.

Наш бедный дом храним ее заботой

Отныне будет. Зара! вот моя

Отчизна, всё богатство, вся семья!..»

XVII

И Зара улыбнулась, и уста

Хотели вымолвить слова привета,

Но замерли. — Вдоль по челу мечта

Промчалась тенью. По словам поэта,

Казалось, вся она была слита,

Как гурии, из сумрака и света;

Белей и чище ранних облаков

Являлась грудь, поднявшая покров;

XVIII

Черны глаза у серны молодой,

Но у нее глаза чернее были;

Сквозь тень ресниц, исполнены душой,

Они блаженством сердцу говорили!

Высокий стан искусною рукой

Был стройно перетянут без усилий;

Сквозь черный шелк витого кушака

Блистало серебро исподтишка.

XIX

Змеились косы на плечах младых,

Оплетены тесемкой золотою;

И мрамор плеч, белея из-под них,

Был разрисован жилкой голубою.

Она была прекрасна в этот миг,

Прекрасна вольной дикой простотою,

Как южный плод румяный, золотой,

Обрызганный душистою росой.

XX

Селим смотрел. Высоко билось в нем

Встревоженное сердце чем-то новым.

Как сладко, страстно пламенным челом

Прилег бы он к грудям ее перловым!

Он вздрогнул, вышел… сумрачен лицом,

Кинжал рукою стиснув. — На шелковом

Ковре лениво Акбулат лежал,

Курил и думал… О! когда б он знал!..

XXI

Промчался день, другой… и много дней;

Они живут как прежде нелюдимо.

Но раз… шумела буря. Всё черней

Утесы становились. С воем мимо,

Подобно стае скачущих зверей,

Толпою резвых жадных псов гонимой,

Неслися друг за другом облака,

Косматые, как перья шишака.

XXII

Очами Акбулат их провожал

Задумчиво с порога сакли бедной.

Вдруг шорох: он глядит… пред ним стоял

Селим, без шапки, пасмурный и бледный;

На поясе звеня висел кинжал,

Рука блуждала по оправе медной;

Слова кипели смутно на устах,

Как бьется пена в тесных берегах.

XXIII

И юноше с участием живым

Он молвил: «Что с тобой? — не понимаю!

Скажи!» — «Я гибну! — отвечал Селим,

Сверкая мутным взором, — я страдаю!..

Одною думой день и ночь томим!

Я гибну!.. ты ревнив, ты вспыльчив: знаю!

Безумца не захочешь ты спасти…

Так, я виновен… но, прости!.. прости!..»

XXIV

«Скажи, тебя обидел кто-нибудь? —

Обиду злобы кровью смыть могу я!

Иль конь пропал? — Забудь об нем, забудь,

В горах коня красивее найду я!..

Иль от любви твоя пылает грудь?

И чуждой девы хочешь поцелуя?..

Ее увезть легко во тьме ночной,

Она твоя!.. но молви: что с тобой?»

XXV

«Легко спросить… но тяжко рассказать

И чувствовать!.. Молился я пророку,

Чтоб ангелам велел он ниспослать

Хоть каплю влаги пламенному оку!..

Ты видишь: есть ли слезы?.. О! не трать

Молитв напрасных… к яркому востоку

И западу взывал я… но в моей

Душе всё шевелится грусть, как змей!..

XXVI

«Я проклял небо — оседлал коня;

Пустился в степь. Без цели мы блуждали,

Не различал ни ночи я, ни дня…

Но вслед за мной мечты мои скакали!

Я гибну, брат!.. пойми, спаси меня!

Твоя душа не крепче бранной стали;

Когда я был ребенком, ты любил

Ребенка… помнишь это? иль забыл?..

XXVII

«Послушай!.. бурно молодость во мне

Кипит, как жаркий ключ в скалах Машука!

Но ты, — в твоей суровой седине

Видна усталость жизни, лень и скука.

Пускай летать ты можешь на коне,

Звенящую стрелу бросать из лука,

Догнать оленя и врага сразить…

Но… так, как я, не можешь ты любить!..

XXVIII

«Не можешь ты безмолвно целый час