Том 3. Песнь над водами. Часть I. Пламя на болотах. Часть II. Звезды в озере - [187]

Две большие комнаты, вымытые, прибранные, уже ожидали ее. А за тоненькой стеной — квартира Юзефа. Слой штукатурки, слой кирпича — стена, сквозь которую даже доносились голоса. Это квартира Юзефа. Да, да, и он, разумеется, не изменился за эти три месяца. Так же ласково смотрели его глаза, так же сверкали зубы в беззаботной улыбке, так же звучал голос. Вот только теперь появилась здесь жена.

В первый момент Ольга ни в чем не разобралась, ничего не почувствовала. Юзеф, как всегда, улыбался ясной улыбкой.

— Моя жена, — сказал он обычным голосом, и Ольга машинально подала руку, взглянула на эту женщину сперва равнодушно, но мгновение спустя уже иначе — оценивающим взглядом женщины.

Она увидела глаза, быть может, даже красивые, но стеклянные, без выражения, как глаза кукол, которых она привезла для детского сада. Лицо гладкое, словно с него начисто смыто какое бы то ни было выражение. Ни одной линии, ни одной черты, которая могла бы сказать что-нибудь. Ольга быстро выдернула руку из ее руки.

На губах женщины играла словно приклеенная улыбка, не отражавшаяся в глазах, не освещавшая лица, когда она смотрела на Ольгу выпуклыми кукольными глазами.

Юзеф стоял рядом, улыбающийся, как всегда, и доверчиво смотрел на Ольгу.

Да, он не мог ее любить, конечно, не мог. Теперь Ольге это стало еще более ясно, чем тогда, когда он ей рассказывал об этом.

Она вернулась к себе в комнату, полную детей. Они щебетали, как стайка птиц, толпились в углу, где лежали деревянные кубики, кувыркались по полу. На подоконниках стояли красно-фиолетовые фуксии, на окнах висели белые занавески, по стенам были развешаны вышитые полотенца. Все точь-в-точь, как мечталось ей на курсах в Луцке. И Ольга рассмеялась таким веселым смехом, что голубые, серые и карие забавно-серьезные глаза поднялись к ней от кубиков.

Она села на пол и стала перевязывать маленькой дочке Паручихи порезанный пальчик. Что за жизнь, какая неописуемая жизнь началась с того дня, как пришла Красная Армия! Курсы, возвращение в деревню, и теперь все эти крошки, собравшиеся точь-в-точь в такой комнате, о какой она мечтала.

И еще Юзеф, ведь есть еще и Юзеф…

Она взяла детей за ручки, запела. Они шли медленным хороводом, неуклюже переваливаясь, во все глаза глядя на девушку. Она пела веселую песенку о птичке, которая летает над водой, и ей приходилось сдерживать свой голос, в котором звенел, переливался, рвался на свободу радостный смех.

Вечером матери стали сходиться за детьми. Первой пришла Паручиха. Она остановилась в дверях, придирчиво осматривая комнату. Наконец, шумно вытерла нос концом платка и подошла к детям, сидящим у полочки с игрушками. Она нагнулась и пощупала угол разостланной на полу домотканной плахты.

— Э-э-э, — презрительно протянула она.

Ольга вспыхнула:

— В чем дело?

— Деревенская работа…

— А, по-вашему, какая еще нужна?

Паручиха пожала плечами:

— Все-таки детский сад. Можно было и из города привезти.

— А эти чем плохие?

— И эти неплохие… Но раз уж устраивать так устраивать хорошенько, пусть уж у ребятенков все будет.

— Не нужно, — сухо отрезала Ольга.

Паручиха исподлобья взглянула на Ольгу.

— Конечно, тебе что? Твои, что ли, дети?

— А по-твоему, деревенская плахта уколет, что ли? Когда они голой заднюшкой на глиняном полу сидели, тогда было хорошо?

— Кто говорит, что хорошо? А все же надо бы получше. Пусть уж у них все будет.

— Вы сейчас возьмете детей? — спросила Ольга, стараясь подавить свое раздражение.

— А как же, вечереет уже, надо забрать. А ты меня не погоняй. Я тут у себя. Захочу — пойду, захочу — еще посижу. Имею право посмотреть, как ты тут справляешься. Ясно было сказано: контроль народа должен быть.

Ольга пожала плечами.

— И нечего злиться. Ты здесь служишь. Тебе за это платят. А я мать и имею право посмотреть, как тут детям.

Она собрала своих малышей и двинулась к двери, таща на руках самую младшую.

За стеной заплакал мальчик Юзефа. Его не посылали в детский сад. Юзеф утверждал, что ему лучше будет с матерью. Теперь он плакал, а та, по-видимому, не обращала на него внимания. Ольге захотелось пойти туда и успокоить ребенка, но она удержалась: ведь там другая женщина, мать.

Впрочем, вскоре она убедилась, что та не любит ребенка. Через стенку часто доносился плач мальчика и изредка голос Юзефа, а мать почти никогда не разговаривала с ребенком. Работая через стену от квартиры учителя, Ольга волей-неволей быстро ознакомилась с его жизнью. Она знала, что жена Юзефа встает поздно, до полдня ходит растрепанная в потертом коричневом халате, бессмысленно глазеет в окно на дорогу, где изредка мелькают одни и те же прохожие. Потом с занятым видом заглядывает в кастрюли, брюзжит тягучим голосом на домработницу, которую привезла с собой. Ольга никак не могла понять: что делать двум женщинам в двух комнатах.

Встречая Юзефа, Ольга уже не могла избавиться от мысли, что тут что-то неладно. Вот приоткрывается дверь, показывается плоское, гладкое лицо, и жена Юзефа говорит своим неприятным, клейким голосом:

— Обедать, детка.

Юзеф откладывает в сторону детские книжки, которые записывал в каталог, и отвечает жене своей чудесной улыбкой: