Том 3. Антикварий - [35]

— Сестрица Гризл, это невыносимо! — прервал ее Олдбок. — Клянусь небом, ты успела бы вызвать духов всех аббатов Троткозийских со времен Валдимира, пока у тебя идет вступление к рассказу об одном-единственном призраке. Научись быть краткой в своих речах. Подражай сжатому стилю старого Обри, опытного духовидца, который делал записи о таких предметах строгим деловым языком. Exempli gratia[69]: «В Сайренсестере пятого марта тысяча шестьсот семидесятого года было явление призрака. Будучи спрошен, добрый он дух или злой, ответа не дал, но мгновенно исчез, оставив своеобразный запах и издав мелодичный звук натянутой струны». Vide[70] «Разное» у этого автора, насколько я помню — страница восемнадцать, почти в середине.

— Бог с тобой, Монкбарнс! Неужели ты думаешь, что все так начитаны, как ты? Я знаю, ты любишь выставлять других дураками. Ты позволяешь себе подобное с сэром Артуром и даже с пастором.

— Природа опередила меня, Гризл, в обоих этих случаях и еще в одном, который я не хочу называть. Но выпей стакан эля, Гризл, и продолжай свою историю, ибо становится поздно.

— Дженни сейчас готовит грелки для твоей постели, Монкбарнс, и тебе все равно придется подождать, пока она не справится. Значит, я рассказывала, как наш предок, тогдашний хозяин Монкбарнса, искал вместе с Ребом Туллом нужную бумагу. Но сколько они ни бились, ничего не находили. Много переворошили они кожаных портфелей с документами, а потом писец опрокинул стаканчик пунша, чтобы выполоскать из горла пыль. У нас в доме, мистер Ловел, никогда не водилось пьянства, но старичок так привык пропускать рюмочку, встречаясь и совещаясь с судьями и цеховыми старшинами, — а совещались они в заботах о благоденствии города почти каждый день, — что без пунша не мог уснуть. И вот выпил он свою порцию и улегся в постель, а посреди ночи проснулся и тут узнал, что такое страх! Он с тех пор был сам не свой, и ровно через четыре года после той ночи его разбил паралич. Ему показалось, мистер Ловел, что раздвинулись занавески над его кроватью. Выглянул бедный человек, думая, что это кошка, и увидел… Господи нас помилуй, у меня мурашки бегают, хотя я рассказывала эту историю двадцать раз! .. Увидел он перед собой в лунном свете благообразного старого джентльмена. Одежда на нем диковинная, везде пуговицы и тесьма, а та часть одежды, о которой леди не подобает говорить, — широченная и вся в складках, как у гамбургских шкиперов. Сам он такой бородатый, а усы длинные, как у кота, и торчат вверх. Много чего еще рассказывал Реб Тулл, только теперь это уже забыто — история старая. Так вот этот Реб Тулл, хоть и писец, а был человек добродетельный, поэтому он не так испугался, как можно бы ожидать, и спросил, во имя божие, что призраку нужно. А дух ответил ему на незнакомом языке. Тогда, рассказывает Реб, он попытался заговорить с ним на старом языке горцев, потому что в юности жил на холмах Гленливета, но это тоже не помогло. Он уж совсем не знал, как быть, да вдруг вспомнил несколько латинских слов, которыми пользовался при составлении городских актов. И не успел он произнести их, как дух залопотал по-латыни, да так, что бедный Реб Тулл — не очень-то большой ученый — совсем растерялся. Но он был смелый человек и вспомнил латинское название той бумаги, что они искали. Кажется, речь шла о какой-то карте, потому что дух стал повторять: carter, carter[71]…

— Carta, ты, извратительница языков! — воскликнул Олдбок. — Если мой предок не изучил на том свете других языков, он по крайней мере едва ли забыл латынь, которой славился при жизни.

— Хорошо, хорошо, пусть будет carta, хотя тот, кто рассказывал мне все это, говорил carter. Так вот, он все повторял carta, если ты уж так хочешь, а потом сделал Ребу знак идти за ним. Реб Тулл, как настоящий горец, не сробел, слез с кровати, набросил на себя кое-что из одежды и в самом деле поспешил за духом, который повел его по лестницам вверх и вниз, пока они не пришли в маленькую угловую башню — ту, что мы зовем голубятней. В ней был свален всякий ненужный хлам — ящики, сундуки. Тут дух дал Ребу пинка сперва одной ногой, потом другой и таким способом подтолкнул его к старому-престарому шкафу, привезенному из восточных стран, что стоит теперь у брата в кабинете возле письменного стола. А сам исчез, как клуб табачного дыма, оставив Реба в очень неприятном положении.

— «Tenues secessit in auras»[72], — процитировал Олдбок. — Вот видите, сэр! И mansit odor[73]. Так или иначе, но акт был найден в ящике забытого вместилища, содержавшего много других любопытных старых бумаг, теперь снабженных ярлыками и расположенных в порядке. По-видимому, они принадлежали моему предку, первому владельцу Монкбарнса. Так странно возвращенный документ представлял собой подлинную грамоту о переименовании аббатства Троткозийского и его земель, включая Монкбарнс и другие, в королевское поместье, пожалованное графу Гленджибберу, фавориту Иакова Шестого. Она подписана королем в Уэстминстере семнадцатого января тысяча шестьсот двенадцатого или тринадцатого года. Имена свидетелей припоминать не стоит.