Том 25. Наш общий друг. Книги 3 и 4 - [14]

— Погляди на маму, — шепнула Белле Лавиния, когда стол был уже накрыт и они вдвоем приглядывали за жарящимися курами. — Будь ты хоть самая почтительная дочь (про себя, конечно, всегда думаешь, что ты почтительная), поневоле захочется ткнуть ее в бок чем-нибудь деревянным, когда она сидит в углу вот так, навытяжку, словно гвоздь проглотила.

— Ты только подумай, — отвечала ей Белла, — что бедный папа тоже должен был бы сидеть в другом углу и тоже навытяжку!

— Милая моя, ну где же ему, папа так не сумеет, — возразила ей Лавиния, — он сейчас же развалится на стуле. Право, я не верю, чтобы кто другой сумел держаться так навытяжку, как мама, или придать своей спине такое оскорбленное выражение! Что с вами такое, мама? Вы нездоровы?

— Без сомнения я совершенно здорова, — возразила миссис Уилфер, переводя на младшую дочь взгляд, выражающий надменность и твердость духа. — Что могло со мной случиться?

— А отчего же вы нос повесили, мама? — отвечала дерзкая Лавви.

— Повесила нос? — повторила ее мамаша. — Повесила нос? Откуда у тебя такие вульгарные выражения, Лавиния? Если я не жалуюсь, если я молчаливо мирюсь со своей судьбой, то пусть мои дети будут этим довольны.

— Ну что ж, мама, — возразила ей Лавви, — если уж вы меня сами заставляете, так я должна почтительно доложить вам, ваши дети премного вам обязаны за то, что вам вздумалось мучиться зубами каждый раз в годовщину вашей свадьбы; это с вашей стороны очень великодушно и для детей сущее удовольствие. А в общем выходит, что и зубной болью можно тоже хвастаться.

— Ты воплощенная дерзость, — отвечала миссис Уилфер, — как ты смеешь так разговаривать с матерью? Да еще в такой день! Скажи пожалуйста, да ты знаешь ли, где бы ты была, если б я не отдала свою руку твоему отцу в этот самый день?

— Нет, милая мама, не знаю, — возразила Лавви, — и при всем моем уважении к вашим познаниям и талантам, сильно сомневаюсь, чтоб и вы это знали.

Неизвестно, как изменилось бы поведение миссис Уилфер после такого бурного натиска на самое уязвимое место в укреплениях героической женщины, но в эту минуту прибыл парламентерский флаг в лице мистера Джорджа Самсона, приглашенного на праздник в качестве друга семьи, чья привязанность находилась теперь в переходной стадии от Беллы к Лавви, и та держала его в ежовых рукавицах, быть может, за проявленный им дурной вкус, то есть за то, что он не заметил ее с первого взгляда.

— Поздравляю вас с этим самым днем, миссис Уилфер, — сказал мистер Джордж Самсон, который по дороге заранее придумал это изящное поздравление. Миссис Уилфер поблагодарила его благосклонным вздохом и снова покорно отдалась на растерзание загадочной зубной боли.

— Удивляюсь, что мисс Белла снисходит до стряпни, — нерешительно произнес мистер Самсон.

Тут мисс Лавиния набросилась на злополучного молодого человека с уничтожающим замечанием, что, во всяком случае, это не его дело. После чего мистер Самсон надолго впал в уныние и пребывал в нем до прихода херувима, который очень удивился, увидев, чем занимается обворожительная женщина.

Тем не менее она настояла на своем и не только приготовила обед, но и подала его, а потом села и сама за стол, уже без фартука и нагрудника, в качестве почетной гостьи, причем миссис Уилфер первая откликнулась на радостное воззвание мужа: «За все предлагаемое нам да возблагодарим господа…» — похоронным «аминь», словно рассчитывая отбить аппетит у проголодавшегося семейства.

— Удивительное дело, папа, — сказала Белла, глядя, как он режет курицу, — отчего это они такие красные внутри? Порода такая, что ли?

— Не думаю, что порода какая-нибудь особенная, душа моя, — возразил папа. — Я склонен думать, что они не совсем дожарились.

— А должны бы дожариться, — заметила Белла.

— Да, я знаю, милая, — ответил ей отец, — а все-таки они… не совсем готовы.

Пустили в ход рашпер, и добродушный херувим, нередко занимавшийся в семейном кругу совсем не херувимскими делами, как это случается видеть на картинах Старых Мастеров, взялся дожаривать кур. И в самом деле, помимо глядения в пространство — род деятельности, которому весьма часто предаются херувимы на картинах, — этот домашний херувим выполнял отнюдь не меньше самых разнообразных функций, чем его прототип: с той только разницей, что ему чаще приходилось орудовать сапожной щеткой, чистя обувь для всего семейства, нежели играть на огромных трубах и контрабасах, и что он проводил время с пользой, живо и весело бегая по своим делам, вместо того чтобы парить в небесах и показываться нам в ракурсе, непонятно для какой цели.

Белла помогала ему в дополнительной стряпне, и он был очень этим доволен, но она же и перепугала его до смерти, спросив, когда они снова сели за стол, как, по его мнению, жарят кур в Гринвиче и правда ли, что там так приятно обедать, как об этом рассказывают? Его ответные подмигивания и укоризненные кивки смешили коварную Беллу чуть не до слез; в конце концов она подавилась, и Лавиния была вынуждена похлопать ее по спине, после чего она расхохоталась еще пуще.

Зато ее матушка на другом конце стола весьма тактично умеряла общее веселье; отец в простоте души то и дело обращался к ней со словами: