Том 24. Сожженые леса. Тайные чары великой Индии. Вождь Сожженных Лесов. Рассказы из жизни в бразильских степях - [42]

— Подождите! — воскликнул Валентин решительно, бросаясь перед двумя людьми. — Прежде чем идти дальше, вы мне скажете, кто вы такие и зачем таким странным образом входите в мое жилище.

Курумилла встал молча подле своего друга.

— Вот как! — отвечал незнакомец, не возвышая голоса, — если не ошибаюсь, вы мистер Валентин Гиллуа?

— Да, и Валентин Гиллуа приказывает отвечать вам, если вы не желаете, чтобы он прострелил вам голову.

— Ей-Богу, вы слишком скоры, мистер Валентин. Разве вы меня не узнали? Я Джон Естор, ваш покорный слуга.

— Вы?

— А кем же мне быть, черт возьми?

— Но по какому случаю вы приходите так поздно и такой дорогой?

— На это я вам отвечу, но в другом месте. Место, на котором мы стоим, я нахожу неудобным для объяснений.

— Это справедливо.

— В добрый час, вы рассудительны, хотя и очень быстры.

— Что это за человек, который вас сопровождает?

— Это другой вопрос, на который я тоже не отвечу, с вашего позволения, здесь.

— Пусть будет по-вашему. Пойдемте же. И четыре человека направились к дому.

В продолжение нескольких минут, пока продолжался этот переход, они не обменялись ни одним словом.

Войдя в спальню, Джон Естор и его товарищ сбросили свои плащи на кресло.

Валентин Гиллуа и Курумилла, узнав человека, сопровождавшего сыщика, забыли свое индейское хладнокровие и с радостными восклицаниями бросились к нему на шею.

Это был дон Грегорио Перальта. Годы и невзгоды запечатлелись на его благородном лице.

Его волосы поседели, и лоб украсился морщинами. Но, несмотря на это, у него сохранилась стройность тела и полный огня взор.

— Милые друзья, — воскликнул он со слезами на глазах, — наконец-то я увидел вас!..

Джон Естор, сидя в кресле и куря сигару, молча смотрел на эту простую, но трогательную встречу. Когда первое волнение прошло, все сели.

— Как это случилось, — спросил Валентин сыщика, — что вы пришли сегодня вечером таким необыкновенным образом?

— Очень просто: мне хотелось сделать вам приятный сюрприз, и, кажется, я не ошибся в этом?

— Действительно, большего удовольствия вы мне не могли сделать; но вы человек легкомысленный и не способны увлекаться необдуманно порывами вашего сердца.

— Правда, у меня был еще очень серьезный предлог, чтобы желать вас видеть как можно скорей. Эти три дня не прошли даром. Ваше благородное поведение со мной, ваше великодушие тронули меня. Я хотел оправдать ваше доверие и доказать вам, что вы имеете дело с джентльменом.

— Я ни минуты не сомневался в этом.

— Как уже говорил вам, я немедля принялся отыскивать средства, чтобы достать те сведения, которые вы от меня требовали; признаюсь вам откровенно, что собрать эти сведения на деле оказалось гораздо легче, нежели я думал. Я сохранил еще обширные связи в административной сфере. Они дают мне возможность узнавать много полезных вещей. И вот что я узнал о детях: они были действительно похищены человеком, которого мы подозревали, доном Мигуэлем. Он сговорился с несколькими людьми, которые за известную плату обязались увезти детей в одну из отдаленнейших провинций Мексики с целью оставить их там. Следы этих детей найдены близ Уреса, главного города штата Сонора, на Тихом океане.

Человек, с которым дон Мигуэль сторговался, не кто иной, как разбойник из Кентукки по прозванию Шакал; по-видимому, его очень опасаются в городах на индейском рубеже и в степях, словом висельник, готовый на всякое преступление — лишь бы только хорошо платили.

— Я его знаю, — сказал Валентин, нахмурив брови.

— Тем лучше, значит, не стоит больше и говорить о нем.

— Это будет лишнее.

— Чтобы легче исполнить задуманное дело, этот бездельник условился с другим злодеем такого же толка как и он сам, по названию Линго; настоящего его имени не знают и предполагают, что он француз.

— Я и этого знаю, — возразил Валентин глухим голосом.

— Все было подготовлено, чтобы по окончании проклятого дела пуститься немедленно в путь. Так оно и было; но выслушайте, сударь, вот еще что: в продолжение десяти дней дон Мигуэль провожал лично гнусный караван, но по истечении этого срока он внезапно возвратился назад, и уверяют, что он и до сих пор в Луизиане. Сеньор дон Мигуэль Тадео де Кастель-Леон человек тонкого ума, чрезвычайно способный и сверх того одаренный необыкновенным искусством изменять по желанию черты своего лица и делаться неузнаваемым. Вот, сударь, что я узнал в эти три дня. Находите ли вы, что время не потеряно?

— Конечно нет, вы сделали более, чем я мог предвидеть. Я никак не рассчитывал на такой утешительный результат, но вы ничего мне не говорите о моем друге, доне Грегорио Перальта, ни об обстоятельствах, при которых вы с ним встретились?

— Что до этого, государь мой, это было дело случая. Спросите сеньора дона Грегорио; он лучше меня вам объяснит это. Я нахожу только, что тут есть нечто подозрительное, и признаюсь, это меня положительно тревожит, как все, чего я не понимаю.

— Это и со мною происходит, — сказал дон Грегорио.

— Объяснитесь, друг мой; то, что вам может казаться непонятным, растолкуется простым образом, если мы все четверо примемся логически разбирать это дело.

— С готовностью передам вам все. Я дня два как возвратился в Батон-Руж из дальнего путешествия на индейские границы. В продолжение моей поездки я вполне убедился, что дети нашего несчастного друга находятся в Соноре, брошенные разбойниками где-то на расстоянии двадцати миль около Уреса. Приняв намерение ехать в этот город, я вернулся в Батон-Руж с тем, чтобы приготовить все необходимое для такого дальнего путешествия. Утром вчера я оканчивал свой завтрак, как пришел незнакомый человек и просил о нем доложить по поводу важного дела. Назвался он доном Антонио Пейрасом.