Том 21. Письма 1888-1889 - [17]

Для молодежи полезнее писать критику, чем стихи. Мережковский пишет гладко и молодо, но на каждой странице он трусит, делает оговорки и идет на уступки — это признак, что он сам не уяснил себе вопроса… Меня величает он поэтом, мои рассказы — новеллами, моих героев — неудачниками, значит, дует в рутину. Пора бы бросить неудачников, лишних людей и проч. и придумать что-нибудь свое. Мережк<овский> моего монаха, сочинителя акафистов^*, называет неудачником. Какой же это неудачник? Дай бог всякому так пожить: и в бога верил, и сыт был, и сочинять умел… Делить людей на удачников и на неудачников — значит смотреть на человеческую природу с узкой, предвзятой точки зрения… Удачник Вы или нет? А я? А Наполеон? Ваш Василий? Где тут критерий? Надо быть богом, чтобы уметь отличать удачников от неудачников и не ошибаться… Иду на бал.

Вернулся я с бала^*. Цель общества — «единение». Один ученый немец приучил кошку, мышь, кобчика и воробья есть из одной тарелки^*. У этого немца была система, а у общества никакой. Скучища смертная. Все слонялись по комнатам и делали вид, что им не скучно. Какая-то барышня пела, Ленский читал мой рассказ (причем один из слушателей сказал: «Довольно слабый рассказ!», а Левинский имел глупость и жестокость перебить его словами: «А вот и сам автор! Позвольте вам представить», и слушатель провалился сквозь землю от конфуза), танцевали, ели плохой ужин, были обсчитаны лакеями… Если актеры, художники и литераторы в самом деле составляют лучшую часть общества, то жаль. Хорошо должно быть общество, если его лучшая часть так бедна красками, желаниями, намерениями, так бедна вкусом, красивыми женщинами, инициативой… Поставили в передней японское чучело, ткнули в угол китайский зонт, повесили на перила лестницы ковер и думают, что это художественно. Китайский зонт есть, а газет нет. Если художник в убранстве своей квартиры не идет дальше музейного чучела с алебардой, щитов и вееров на стенах, если всё это не случайно, а прочувствовано и подчеркнуто, то это не художник, а священнодействующая обезьяна.

Получил сегодня от Лейкина письмо. Пишет, что был у Вас^*. Это добродушный и безвредный человек, но буржуа до мозга костей. Он если приходит куда или говорит что-нибудь, то непременно с задней мыслью. Каждое свое слово он говорит строго обдуманно и каждое ваше слово, как бы оно ни было случайно сказано, мотает себе на ус в полной уверенности, что ему, Лейкину, это так нужно, иначе книги его не пойдут, враги восторжествуют, друзья покинут, кредитка прогонит^*…Лисица каждую минуту боится за свою шкуру, так и он. Тонкий дипломат! Если говорит обо мне, то это значит, что он хочет бросить камешек в огород «нигилистов», которые меня испортили (Михайловский), и брата Александра, которого он ненавидит. В своих письмах ко мне он меня предостерегает, пугает, советует, открывает мне тайны… Несчастный хромой мученик! Мог бы покойно прожить до самой смерти, но какой-то бес мешает…

У меня в семье маленькое несчастье, о котором сообщу при свидании. Грянул гром на голову одного из братьев^*, и этот гром не дает мне работать и быть покойным. Что за комиссия, создатель, быть главою семейства!^*

Француженки из кокетства, чтобы иметь большие зрачки, пускают в глаза атропин^* — и ничего.

Пьесу Маслова читает Петипа^*. У Корша кавардак. Лопнул паровой кофейник и обварил у Рыбчинской лицо, Глама-Мещерская уехала в Петерб<ург>, у Соловцова больна подруга жизни Глебова и т. д. Играть некому, никто не слушается, все кричат, спорят… По-видимому, обстановочная, костюмная пьеса будет с ужасом отвергнута… А мне хотелось бы, чтоб «Обольстителя» поставили. Я не ради Маслова хлопочу, а просто из сожаления к сцене и из самолюбия. Надо всеми силами стараться, чтобы сцена из бакалейных рук перешла в литературные руки, иначе театр пропадет.

Кофейник убил моего «Медведя». Рыбчинская больна, и играть некому.

Все наши Вам кланяются. Анне Ивановне, Насте и Боре мой сердечный привет.

Ваш А. Чехов.

Водевили можно печатать летом, а зимою неудобно. Летом я каждый месяц буду давать по водевилю, а зимою надо отказаться от этого удовольствия.

Запишите меня в члены Литературного общества^*. Когда приеду, буду посещать.

Лейкину Н. А., 5 ноября 1888 >*

521. Н. А. ЛЕЙКИНУ

5 ноября 1888 г. Москва.

5 ноябрь.

Добрейший Николай Александрович, насчет рисунков я дал знать Николаю^* и, когда увижу его, прочту ему нотацию.

Ваш водевиль присылайте непременно^*. Я прочту его и отдам тому актеру, которого найду наиболее подходящим к роли. Корш платит по 6 рублей за акт. Если пришлете водевиль на этих днях, то он пойдет до Рождества.

У Вас вышла книга — сценические произведения^*. Послали ли Вы ее на комиссию Рассохину?

У меня маленькая семейная неурядица^* и безденежье отчаянное. Гонорара ниоткуда не получаю, а премии не шлют. Неурядица и безденежье сковали меня. Погода скверная, снегу нет, всюду скучно; пить и есть не хочется — одним словом, форменная меланхолия.

У меня с большим успехом идет у Корша шутка «Медведь». По всем видимостям, этот медведь надолго прилипнет к репертуару, а в провинции и на любительских сценах его будут часто разделывать. Жаль, что у меня нет времени и охоты писать юмористику для сцены.