Том 2 - [3]

Все ребята захохотали. А Ваня Крючков сквозь смех сказал:

— Ты кричал: «Двенадцать волков Федьку съели!» Умора!

Виктор, не смущаясь, продолжал:

— Прискакали мужики на то место, а там нет никого — ни волка, ни Федьки. Мы — кричать, мы — звать. Слышим: свистит наш Федька в два пальца. — И Виктор пронзительно свистнул, вложив пальцы в рот. — Мы — туда! Подъезжаем, а Федька волочит волка за ногу. Убил дубиной!.. Елки-палки! Я тут обрадовался — нет спаса! А Федька — ко мне: «Ты куда ускакал?» Да ка-ак даст мне по спине! Хорошо ударил, прочно! — Виктор немного помолчал, потом решительно сдвинул картуз на затылок и закончил: — Ничего Федька не боится.

— А ты труса дал. Федьку бросил. Пти-ица! — вставил Ухарь.

Виктор попытался оправдаться, шмыгнув носом:

— Лошади ж понесли со страха. Куды ж денешься?

— «Со страха»! — передразнил Ухарь. — Лошадь, она, брат, чует, если хозяин боится. С Федькой мерин не боялся — на волка шел, а с тобой забоялся, как кролик.

Издали послышался конский топот. Ребята прислушались. Легко было определить, что всадник скачет полным галопом, приближаясь к табору. Ваня Крючков сказал:

— Должно быть, Федька скачет. Уж я-то знаю его повадку: кроме него, никто так не жарит в темноте.

— Варяг! — проговорили ребята, одни с уважением, другие со страхом.

Вскоре всадник подскакал. Лошадь с ходу остановилась почти у костра. С нее соскочил парень лет семнадцати — без картуза, с вьющимися волосами; разом пробежал глазами по всей компании и бросил ребятам гуся. Во всех движениях проглядывали смелость, ловкость и чуть-чуть наглость. Он был смугл. Широкие черные брови почти сходились у переносья, а из-под них — этакие напористые глаза, глубокие, умные. Нос сухой, как обточенный. Один уголок губ чуть глубже другого: будто на лице появилась однажды усмешка да так и осталась навсегда, словно обладатель ее хочет сказать: «А ну вас всех к чертям!»

— Где взял? — спросил Ухарь, указав на гуся.

— Ну! Жарить-парить быстро! — скомандовал Федька. И только после этого ответил Петьке: — У мельника спер, мимоходом.

Ребята принялись за работу, кроме Володи Кочетова, безмятежно заснувшего под зипуном. Кто щипал гуся, кто рыл ямку, кто побежал за водой. Мигом ощипали, то есть ободрали, гуся, обернули мясо тряпкой, положили в вырытую ямку и засыпали землей. Осталось перенести на это место костер. Но заснувший Володя мешал, похрапывая между костром и закопанным гусем.

— Э, Красавица! Володька! — обратился к нему Федька.

Но Володя так крепко заснул, что ничего не слышал. Тогда Федор приказал:

— Давай, ребята, узду. Привязывай, Витька. Быстро!

Высунув кончик языка на уголок губы, Витька Шмотков длинными и тонкими пальцами осторожно привязывал узду к ноге спящего. Остальные наблюдали в полном безмолвии.

— Раз-два, взяли! — крикнул Федька.

И все дружно потащили Володю в буерак. Спросонья и от обиды он кричал, ругался и смешно болтал свободной ногой, стараясь отцепиться, но — куда там! — это было совершенно невозможно.

— Хватит! — скомандовал Федька ребятам, хохотавшим до слез.

Над ямкой, где зарыт гусь, развели огонь и уселись кружком в ожидании вкусного ужина. А Володя всхлипывал и потихоньку ругался, потирая ногу.

— Не канючь, Володька. Хватит, — спокойно сказал ему Федька. — Так полагается: заснул до дежурства — тащи в яр. Хоть тебя, хоть меня — все равно. Заступит дежурный — спи. Так полагается.

— Да я знаю — полагается. А ногу больно, — хныкал Володя.

— А ты подуй на нее и приговаривай: «У собаки заболи и у кошки заболи…» Ну, как маленькому, с соской. Сразу пройдет.

И Володя перестал хныкать. В самом деле: маленький он, что ли!

— Про чего врал? — обратился Федька к Виктору.

— Не врал, а нонешний день правду говорил, про твоего волка, — ответил Виктор.

Федька шутя забрал в свою пятерню льняные жиденькие волосы Виктора, слегка потрепал, откинув его голову так, чтобы смотреть прямо в лицо, и сказал:

— Малый ты неплохой, Витька, но… душа у тебя заячья.

Виктор блаженно улыбался, а Федька спросил:

— Больно я тебя тогда по спине-то?

— Че-епуха-а! — протянул Виктор в ответ.

Он был очень доволен, что Федька так хорошо к нему относится. Федор и правда никогда не давал в обиду Виктора. Кто его знает, может быть, он и жалел о том, что сгоряча ударил тогда.

Петька Ухарь, не отрывая глаз от огня, знаком руки подозвал к себе Федьку.

— Поедем к девчатам? А? — спросил он тихо, когда тот пересел к нему.

Оба встали. Петька обнял товарища за поясницу и отвел от ребят. Разговор их перешел в шепот. Неожиданно для всех Петька громко воскликнул:

— Эх ты! Баба!

— Ну поедем, если так! — удальски воскликнул Федька. А ребятам крикнул: — Гусятины оставить на двоих!

Когда уехали заправилы, началась игра «в кол». Сначала поконались — кому гонять. Досталось Виктору Шмоткову. Ему привязали за ногу один конец узды, а второй конец — за вбитый кол. Виктору торжественно вручили чей-то плотный шерстяной чулок. Все сняли свои картузы и положили их к тому колу. По команде «тащи» каждый старался «украсть» картуз, не получив удара чулком.

Витька бегал как оглашенный и охранял кол. Стоило кому-то кинуться к колу, как Витька бросался в ту сторону, размахивая чулком. Если даже кто-то и успевал схватить картуз, но получал удар чулком, то он обязан был возвратить «украденное» на кон. Проигравшим считался тот, кто не вытащит ни одного картуза. Витька вспотел, расстегнул рубаху и метался из стороны в сторону. Бросится за одним — второй позади уже утащил. Наконец кон остался «пустым».