Том 2. Стихотворения (Маленькие поэмы) - [43]
Иорданская голубица. — Один из источников этого образа — в Новом Завете: когда Иисус был крещен Иоанном в реке Иордан и вышел из воды, то «увидел Иоанн Духа Божия, Который сходил, как голубь, и испускался на Него» (Мф. III, 16). Ср. также определенную параллель первой строфы третьей главки поэмы со строчками «Снова голубь Иорданский / / Над землею воспарил» из «Поддонного псалма» Н.А.Клюева — сочинения, к которому не раз обращался Есенин на рубеже 1917–1918 годов (см. его письмо Иванову-Разумнику конца декабря 1917 г. и статью «Отчее слово», <1918>). Впрочем, употребленное здесь Есениным слово «голубица» (вместо «голубь») несет дополнительную смысловую нагрузку — ведь в одном из народных поверий «называют голубицею» (Аф. III, 222) человеческую душу. В свете этого заглавие «Иорданская голубица» вполне соответствует содержанию произведения: в целом оно безусловно навеяно мифопоэтическими представлениями о посмертной судьбе тех человеческих душ, которые переселяются в рай или, говоря словами поэмы, в «благие селенья» (см. последующий комментарий).
Гусей <…> стая / / <…> / / То душ преображенных / / <…> рать. — Ср.: «…душа, по мнению наших предков, излетала из человеческого тела птичкою, мотыльком или другим крылатым насекомым, и в этом виде возносилась в царство блаженных. Под влиянием такого воззрения, в <…> отлете птиц осенью стали усматривать удаление душ в небесные области…» (Аф. III, 292).
Летит в небесный сад. / / А впереди их лебедь… — Ср.: «…тени усопших ищут вечно цветущих лугов и вечнозеленого сада, но достигают туда только одни добродетельные. Этот небесный сад (рай) преисполнен роскошными цветами и плодами…» (Аф. III, 257); «предания представляют аиста, лебедя <…> проводниками усопших» в рай (Аф. III, 293).
Звездами вбитая высь. — Ср.: «Греко-римское представление звезд блестящими головками гвоздей, вбитых в кристальный свод неба, <…> подтверждается и нашими сказками…» (Аф. I, 281). Б.В.Нейман усмотрел параллель между этими словами и загадкой «Сито-Вито гвоздями убито» (сб. «Художественный фольклор», М., 1929, [вып. ] 4/5, с. 206).
Вижу вас, злачные нивы, / / С стадом буланых коней. / / С дудкой пастушеской в ивах / / Бродит апостол Андрей. — Наблюдение А.М.Авраамова (в его кн. «Воплощение. Есенин — Мариенгоф», М., 1921, с. 24), что в данном случае апостол Андрей является метафорическим олицетворением месяца, соответствует сказанному в «Поэтических воззрениях…»: «…здесь <в загадке: «Поле не меряно, овцы не считаны, пастух рогатый»> дается ему <месяцу> человеческий образ, <…> он является <…> пастухом, который пасет небесное стадо. Стадо это — бесчисленные звезды…» (Аф. I, 692). Апостол Андрей — один из двух учеников Иоанна Крестителя, последовавших за Иисусом (Иоан. I, 40); по преданию, проповедовал и в России.
Все мы… / / В тех благих селеньях будем, / / Где протоптан Млечный Путь. — Ср.: «Когда человек умирает, душе его предстоит далекое и многотрудное странствование, чтобы достигнуть светлого неба и водвориться там в блаженных селениях…» (Аф. III, 279); «Млечный путь и мост-радуга в поэтических сказаниях индоевропейских народов представлялись священными дорогами, <которыми> <…> следовали души усопших, устремляясь в пресветлый рай» (Аф. III, 282). Употребленное Есениным слово «протоптан» также имеется на одной из страниц «Поэтических воззрений…», соседствующих с цитированными (Аф. III, 280).
Древняя тень Маврикии. — Речь идет о дубраве Мамре; подробнее см. выше в комментарии к «Октоиху» (с. 316–317>*).
Дождиком в нивы златые / / Нас посетил Авраам. — Вероятно, здесь Авраам выступает по воле автора не только как библейский персонаж, живший у дубравы Мамре (см. Быт., гл. XII–XXV), но и как водорожденный бог древних (о нем подробнее в комментарии к «Преображению», с. 331>*, 333>*).
Инония (с. 61). — Зн. тр., 1918, 19 (6) мая, № 205, без ст. 61–72, 101–104, 109–172 и с примечанием редакции: «Отрывки из поэмы, имеющей появиться в № 2 журнала „Наш Путь“»; журн. «Наш путь», Пг., 1918, № 2, май <фактически: 15 июня>, с. 1–8; П18; сб. «Россия и Инония», Берлин, 1920, с. 69–80; П21; Рж. к.; Грж.
Автограф ст. 1–2 поэмы (РГАЛИ) предварен словами: «Посвящаю З.Н.Е.», т. е. З.Н.Райх, в то время — жене поэта. Беловой автограф первоначальной редакции — РГАЛИ.
Печатается по наб. экз. (вырезка из Грж.) с исправлением в ст. 89 («Олипий» вместо «Олимпий») по большинству остальных источников. Датируется по Рж. к.
В черновике автобиографии «О себе» (1925) Есенин заметил: «В начале 1918 года я твердо почувствовал, что связь со старым миром порвана, и написал поэму «Инония»…» В.С.Чернявский, часто встречавшийся с поэтом в октябре-декабре 1917 года, вспоминал: «Про свою „Инонию“, еще никому не прочитанную и, кажется, только задуманную, он заговорил со мной однажды на улице, как о некоем реально существующем граде, и сам рассмеялся моему недоумению: „Это у меня будет такая поэма… Инония — иная страна“» (Восп., 1, 220). Беседуя с А.А.Блоком 3 января 1918 года, Есенин, судя по блоковской дневниковой записи, сказал: «Я выплевываю Причастие (не из кощунства, а не хочу страдания, смирения, сораспятия)» (Восп., 1, 175). Отчетливо перекликаясь со ст. 7–8 «Инонии» (отмечено И.С.Правдиной — сб. «Есенин и русская поэзия», Л., 1967, с. 127–128), данное высказывание косвенно свидетельствует о том, что работа над поэмой была начата Есениным еще до этой встречи с Блоком. Кроме того, звучащие в «Инонии» проклятия Китежу (ст. 41) и Радонежу (ст. 61) имеют не только общий характер. Они говорят также о тогдашнем размежевании Есенина с Н.А.Клюевым, для которого Китеж и Радонеж были неоспоримыми национальными духовными святынями. Одним из поводов к этому послужил выход в свет (между 14 и 20 декабря 1917 года) Ск-2 с апологетической по отношению к Клюеву статьей Иванова-Разумника «Поэты и революция»; о подробностях ситуации и сопутствующих ей обстоятельствах см.: Субботин С.И. «Есенин и Клюев: К истории творческих взаимоотношений». — «О, Русь, взмахни крылами…: Есенинский сборник. Вып. I», М., 1994, с. 104–120. Из всего этого явствует, что зарождение замысла «Инонии» приходится на последние месяцы 1917 года. К тому же и сам Есенин в Рж. к. первоначально датировал поэму не 1918-м, а 1917-м годом. В январе 1918 года она, очевидно, была завершена.
