Том 2. Стихотворения (Маленькие поэмы) - [42]

Сохранился также — в составе макета неизданного сборника 1919 г. «Вече (революционные поэмы)» — авторизованный список произведения рукой неустановленного лица, сделанный по Сел. час. (РГАЛИ). Кроме того, имеется экземпляр П18 (он описан на с. 324–325), где в ст.6 Есениным исправлена опечатка (в слове «неисчислимая» вычеркнута первая из букв «и»).

Печатается по наб. экз. (вырезка из Сел. час.) с изменением пунктуации в ст.19 по другим источникам: подробнее см. об этом работу В.А.Вдовина «Если обратиться к первоисточнику… Страницы творческой биографии С.Есенина» (сб. «В мире Есенина», М., 1986, с. 597–601). В «Известиях Рязанского губернского совета рабочих и крестьянских депутатов» дата: «1918 г., июль». Датируется по Сел. час., где под текстом поэмы значится: «Июнь, 1918, 20–23. Константиново».

Первые отклики на «Иорданскую голубицу» появились вскоре после ее обнародования в «Известиях ВЦИК». Н.Юрский отозвался о содержании и композиции поэмы следующим образом: «Прочтете вы это произведение, разделенное на VI частей, и не поймете — что, собственно, хотел сказать автор.

Прочтете второй раз и заглавие, и содержание — и… опять ничего не поймете.

Автор назвал свое произведение „Иорданскою голубицею“ неведомо почему: содержание произведения не проливает на этот вопрос никакого ответа. Может, автор иносказательно старался пояснить, что для прочтения его произведения надо запастись голубиной кротостью, — все возможно.

В этом произведении имеется все: и гуси, и лебедь, впереди их летящий и имеющий „в глазах, как роща (!!) грусть“, и „месяц — язык“ (черным по белому значится!), и „нивы“, и „апостол Андрей“, и „Мати Пречистая Дева, стегающая розгой осла“ (есть, между прочим, существа, более заслуживающие эту меру воздействия), и много кой-чего другого, всего и не перечислишь.

И вот эту массу предметов и образов предстояло связать в нечто целое. Сергей Есенин попытался это сделать, и в результате — „в огороде бузина, а в Киеве дядька“» (журн. «Вестник путей сообщения», М., 1918, № 14/15, с. 37).

П.И.Лебедев-Полянский писал: «Есенин уходит прямо в лагерь реакции. Он без всяких оговорок, вместе с церковным клиром, на радость всей черной и белой братии, уверяет, что на том свете куда лучше, чем здесь на земле.

Вы, читатель, не верите? Хорошо, — так прочтите, но, пожалуйста, спокойно, вот эти строчки <первые две строфы четвертой главки поэмы>.

— Но это же недопустимо!

Мы вполне согласны с вами, читатель, но будем сохранять спокойствие…» (журн. «Пролетарская культура», М., 1918, № 4, сентябрь, с. 37; подпись: В.Г-ъ).

Другой пролеткультовец (П.К.Бессалько) высказался в том же духе: «Неприятно поражает стихотворение Есенина «Иорданская голубица», где поэт, называя себя большевиком, говорит нам о борцах, убитых на своем посту <приведена вторая строфа четвертой главки произведения>.

Черт возьми, да ведь такое стихотворение понижает нашу волю к победе! Зачем нам бороться за социализм, когда там на небе лучше, чем на земле у нас?» (журн. «Грядущее», Пг., 1918, № 7, октябрь, с. 14).

Предметом подавляющего большинства последующих прижизненных критических оценок, разнообразных по содержанию и тону, стала начальная строфа второй главки. Так, С.В.Евгенов иронизировал: «„Отрок с полей коловратых“ Есенин громко „возопил“: „Мать моя родина, я — большевик“ — и перепорхнул в литературное приложение „Известий ЦИКа“, а оттуда и в пролетарские издания» (журн. «Грядущая культура», Тамбов, 1919, № 3, январь, с. 16; подпись: С.Клубень). Напротив, П.В.Пятницкий, процитировав указанную строфу, писал: «Из этого можно заключить, что поэт считает себя певцом революционной современности» (газ. «Известия Петроградского Совета рабочих и красноармейских депутатов». 1920, 24 мая, № 111; подпись: Кий), а П.С.Когану она же дала повод для обобщений: «Революция для крестьянства скорее возврат к естественным формам жизни, чем потрясение основ. <…> Революция близка ему <Есенину> по необъятности трудовых задач, поставленных ею, потому что ей не войти теперь в берега, пока она не довершит до конца начатого и не перестроит весь мир, ибо на меньшем она не помирится. И сочувствие Есенина прежде всего к беспредельности ее цели. Здесь жертва — не отречение, не аскетизм, а радостное чувство, естественная игра сил» (Кр. новь., 1922, № 3, май-июнь, с. 258–259; вырезка — Тетр. ГЛМ).

В нескольких более поздних отзывах декларация поэта была поставлена под сомнение. Г.Ф.Устинов писал: «У Есенина большевизм ненастоящий. „Мать моя родина, я — большевик“ — это звучит для подлинного большевика фальшиво, а в устах Есенина как извинение, — извинение все перед той же дедовской Россией» (в его книге «Литература наших дней», М., 1923, с. 54). См. также высказывания А.П.Селивановского (журн. «Забой», Артемовск, 1925, № 7, апрель, с. 15) и И.С.Герасимова (газ. «Вятская правда», 1925, 26 ноября, № 271; вырезка — Тетр. ГЛМ).

Откликом чисто филологического характера на «Иорданскую голубицу» (вкупе с некоторыми другими произведениями) явилось наблюдение В.Л.Львова-Рогачевского о роли синего (голубого) цвета в творчестве Есенина — оно предвосхитило идеи исследований, предпринятых в 60-е — 80-е годы: «Весенний Есенин всюду видит