Том 2. Стихотворения и поэмы, 1891–1931 - [14]

Из сердца умиленно: «Помоги мне».

И в мале ощутил, как бы сквозь сон,

Как мне палач язык под корень резал

И руку правую на плахе отсекал.

(Как впервой резали – что лютый змей кусал.)

До Вологды шла кровь проходом задним.

Теперь в тюрьме три дня я умирал.

Пять дней точилась кровь из сеченой ладони.

Где был язык во рте – слин стало много,

И что под головой – всё слинами омочишь,

И ясть нельзя, понеже яди

Во рту вращати нечем.

Егда дадут мне рыбы, щей да хлеба,

Сомну в единый ком, да тако вдруг глотаю.

А по отъятии болезни от руки

Я начал правило в уме творити.

Псалмы читаю, а дойду до места:

«Возрадуется мой язык о правде Твоея», –

Вздохну из глубины – слезишка

Из глазу и покатится:

«А мне чем радоваться? Языка и нету».

И паки: «Веселися сердце, радуйся язык».

Я ж, зря на крест, реку: «Куда язык мой дели?

Нет языка в устах, и сердце плачет».

Так больше двух недель прошло, а всё молю,

Чтоб Богородица язык мне воротила.

Возлег на одр, заснул и вижу: поле

Великое да светлое – конца нет…

Налево же на воздухе повыше

Лежат два языка мои:

Московский – бледноват, а пустозерской

Зело краснешенек.

Взял на руку красной и зрю прилежно:

Ворошится живой он на ладони,

А я дивлюсь красе и живости его.

Учал его вертеть в руках, расправил

И местом рваным к резаному месту,

Идеже прежде был, его приставил, –

Он к корню и прильни, где рос с рожденья.

Возбнух я радостен: что хочет сие быти?

От времени того по малу-малу

Дойде язык мой паки до зубов

И полон бысть. К яденью и молитве

По-прежнему способен, как в пустыне.

И слин нелепых во устах не стало,

И есть язык, мне Богом данный, – новый –

Короче старого, да мало толще.

И ныне веселюсь, и славлю, и пою

Скорозаступнице, язык мне давшей новой.

3

Сказанье о кончине

Страдальца Епифания и прочих,

С ним вместе пострадавших в Пустозерске:

Был инок Епифаний положен в сруб,

Обложенный соломой, щепой и берестом

И политый смолою.

А вместе Федор, Аввакум и Лазарь.

Когда костер зажгли, в огне запели дружно:

«Владычица, рабов своих прими!»

С гудением великим огнь, как столб,

Поднялся в воздухе, и видели стрельцы

И люди пустозерские, как инок Епифаний

Поднялся в пламени божественною силой

Вверх к небесам и стал невидим глазу.

Тела и ризы прочих не сгорели,

А Епифания останков не нашли.

16 февраля 1929

Коктебель

Святой Серафим

…Когда я говорю о Боге – слова как львы ослепшие, что ищут источника в пустыне…

Пролог

У ступеней Божьего престола

Волнами гудящих ореолов

Бьет ключом клокочущая бездна…

На закатах солнц в земных пустынях

Там кипят рубиновые ветры

Устремленных к солнцу облаков.

А когда стихают ураганы

Песнопений ангельских и хоров,

То со дна миров из преисподней

Слышен еле различимый голос

К небесам взывающей земли:

«Тайна тайн непостижимая,

Глубь глубин необозримая,

Высота невосходимая,

Радость радости земной!

Торжество непобедимое,

Ангельски дориносимая

Над родимою землей,

Купина неопалимая!

Херувимов всех честнейшая,

Без сравнения славнейшая,

Огнезрачных серафим,

Очистилище чистейшее!

Госпожа всенепорочная,

Без истленья Бога родшая,

Незакатная звезда.

Радуйся, о благодатная!

Ты молитвы влага росная,

Живоносная вода!

Ангелами охраняемый,

Цвет земли неувядаемый,

Персть, сияньем растворенная,

Глина, девством прокаленная,

Плоть, рожденная сиять,

Тварь, до Бога вознесенная,

Диском солнца облаченная,

На серпе луны взнесенная,

Приснодевственная мать!

Ты покров природы тварной,

Свет во мраке,

Пламень зарный

Путеводного столба!

В грозный час,

Когда над нами –

Над забытыми гробами

Протрубит труба,

В час великий, в час возмездья,

В горький час, когда созвездья

С неба упадут,

И земля между мирами,

Извергаясь пламенами,

Предстанет на суд,

В час, когда вся плоть проснется,

Чрево смерти содрогнется,

Солнце мраком обернется

И, как книга, развернется

Небо надвое,

И разверзнется пучина,

И раздастся голос Сына:

„О, племя упрямое!

Я стучал – вы не открыли,

Жаждал – вы не напоили,

Я алкал – не накормили,

Я был наг – вы не одели…“

И тогда ответишь Ты:

„Я одела, я кормила,

Чресла Богу растворила,

Плотью нищий дух покрыла,

Солнце мира приютила

В чреве темноты“.

В час последний

В тьме кромешной

Над своей землею грешной

Ты расстелешь плат –

Надо всеми, кто ошую,

Кто во славе – одесную

Агнцу предстоят,

Чтоб не сгинул ни единый

Ком пронзенной духом глины,

Без изъятья – навсегда,

И удержишь руку Сына

От последнего проклятья

Безвозвратного суда».

* * *

Со ступеней Божьего престола

Смотрит вниз – на землю Богоматерь.

Под ногами серп горит алмазный,

А пред Нею кольчатая бездна

Девяти небесных иерархий:

Ангелы, Архангелы, Архаи,

Власти, и Начала, и Господства,

Троны, Херувимы, Серафимы…

Дышит бездна,

Разжимаясь и сжимаясь,

Поглощая свет и отдавая,

И дыханье бездны:

Алилуйя!

Алилуйя!

Слава Тебе, Боже!

И вокруг Господнего подножья

В самом сердце Вечности и Славы,

Чище всех и ближе всех к престолу –

Пламенные вихри Серафимов

Веют вечной вьюгою любви.

И в плаще клубящихся сияний,

Звездных бурь и ураганов солнц,

В пламенах гудящих шестикрылий,

Весь пронизан зреньем, и очами

Весь покрыт извне и изнутри,

Предстоит пред Девою Пречистой

Серафим.

И Серафиму Дева

Молвит:

«Мой любимиче! Погасни

В человеках. Воплотись. Сожги

Плоть земли сжигающей любовью!

Мой любимиче! Молю тебя: умри

Жизнью человеческой, а Я пребуду