Том 2. Стихотворения - [77]

 Шепнет звездоцветно в ночах как сирень.

 И яблонью цвет свой рассыплет по саду,

 И вишеньем ластится к детскому взгляду,

 Черемухой нежит душистую тень.

 Раскинет резьбу изумрудного клена,

 И долгою песней зеленого звона

 Чарует дремотную лень.

  В вешней роще, вдоль дорожки,

  Ходит легкий ветерок.

  На березе есть сережки,

  На беляне сладкий сок.

  На березе белоствольной.

  Бьются липкие листки

  Над рекой весенней, вольной

  Зыбко пляшут огоньки.

  Над рекою, в час разлива,

  Дух узывчивый бежит

  Ива, ива так красива,

  Тонким кружевом дрожит.

  Слышен голос ивы гибкой,

  Как русалочий напев,

  Как протяжность сказки зыбкой,

  Как улыбка водных дев: –

  Срежь одну из веток стройных,

  Освяти мечтой Апрель,

  И, как Лель, для беспокойных,

  Заиграй, запой в свирель.

  Не забудь, что возле Древа

  Есть кусты и есть цветки,

  В зыбь свирельного напева

  Все запутай огоньки,

  Все запутай, перепутай,

  Наш Славянский цвет воспой,

  Будь певучею минутой,

  Будь веснянкой голубой.

   И все растет зеленый звон,

   И сон в душе поет: –

   У нас в полях есть нежный лен,

   И люб-трава цветет.

   У нас есть папороть-цветок,

   И перелет-трава.

   Небесно-радостный намек,

   У нас есть синий василек,

   Вся нива им жива.

   Есть подорожник, есть дрема,

   Есть ландыш, первоцвет

   И нет цветов, где злость и тьма,

   И мандрагоры нет.

   Нет тяжких кактусов, агав,

   Цветов, глядящих как удав,

   Кошмаров естества.

   Но есть ромашек нежный свет,

   И сладких кашек есть расцвет,

   И есть плакун-трава.

  А наш пленительник долин,

  Светящий нежный наш жасмин,

  Не это ль красота?

  А сну подобные цветы,

  Что безымянны как мечты,

  И странны как мечта?

  А наших лилий водяных,

  Какой восторг заменит их?

  Не нужно ничего.

  И самых пышных орхидей

  Я не возьму за сеть стеблей

  Близ древа моего.

Не все еще вымолвил голос свирели,

Но лишь не забудем, что круглый нам год,

От ивы к березе, от вишенья к ели,

Зеленое Древо цветет.

И туча протянется, с молнией, с громом,

Как дьявольский омут, как ведьмовский сглаз,

Но Древо есть терем, и этим хоромам

Нет гибели, вечен их час.

Свежительны бури, рожденье в них чуда,

Колодец, криница, ковер-самолет.

И вечно нам, вечно, как сон изумруда,

Славянское Древо цветет.

Сварог

Небо, носящее имя Сварога,

Небо, верховная степь голубая,

Небо, родившее Солнце, Дажьбога,

Как хорошо ты в ночах, засыпая.

Искрятся звезды, судеб наших свечи,

Камни горят, что всегда самоцветны,

С душами ждут светозарности встречи,

С душами могут ли быть безответны.

Небо, носящее имя Сварога,

Бездна верховная, глубь голубая,

Каждую ночь мы стоим у порога,

В час как уходит Дажьбог, засыпая.

День в голубые отходит пустыни,

День наш со свитой несчетных явлений,

Свечи судеб засветились и ныне,

Будем в безгласности ждать откровений.

Небо, носящее имя Сварога,

Звезды раскинулись к краю от краю,

Сердце, как радостно чувствовать Бога,

Сердце, ты мысль не обманешь, я знаю.

Руевит

У Руевита семь мечей

Висит, в запас, в ножнах.

У Руевита семь мечей,

Восьмой в его руках.

У Руевита семь есть лиц,

Что зримы над землей.

А для богов, певцов, и птиц

Еще есть лик восьмой.

У Руевита семь есть дней,

Чтоб праздновать расцвет.

А день восьмой есть день огней,

Есть день резни и бед.

У Руевита семь ночей

Для игрищ и любви.

У Руевита семь мечей,

Чтоб их омыть в крови.

Ярило

В венке из весенних цветов,

Цветов полевых,

Овеян вещаньями прошлых веков,

В одеждах волнистых, красиво-живых,

На белом коне,

Тропою своей,

Я еду, Ярило, среди Белорусских полей,

И звездные росы сияют на мне,

Погаснут, и снова зажгутся светлей,

Под рокот громов,

В венке из весенник цветов,

Цветов полевых.

По селам, за мной, хороводами, девы,

«Ярило», поют, «озари нам напевы»,

Яриле слагают свой стих,

Играют мне песни, на игрищах пляшут,

Сердца расцветают в миг пляски мирской,

Там где-то работают, где-то там пашут,

А игрища – в уровень с белой сохой.

Горсть желтых колосьев, колосья ржаные,

Я левой рукою держу,

И маки горят, васильки голубые

Роняю я в рожь, расцвечаю межу.

По селам, в их избах, и тесных, и узких,

В полях беспредельных, по имени – Русских,

Являюсь я взору, и грезы во сне,

Я между живых – как дающий забвенье,

Для них – я виденье

На белом коне,

Миг страсти, бог счастья, бог отдыхов пленных,

И вновь пробуждений и игрищ живых,

В венке из весенних цветов, не надменных,

Но вечно желанных цветов полевых.

Богиня-громовница

Девица волшебная, богиня-Громовница,

Моя полюбовница

Лежала в гробу.

И ветры весенние плакали жалостно,

И с воплями, яростно,

Играли на флейтах, и дули в трубу.

Покойница юная – о, с косами русыми,

И с рдяными бусами

На шее своей –

Белела застылая, словно дремотная

Купава болотная,

Что еле раскрылась среди камышей.

Девица волшебная, богиня-Громовница,

Душа-полюбовница,

Ты крепко ли спишь?

Ужели ты вновь не исполнишься силою

Пред богом Ярилою,

Не вспрянешь со смехом, разрушивши тишь?

Проснулась, проснулась ты! Я молньями рдяными

Взмахнул над туманами,

О, слава мечу!

Какая ты светлая с этими маками,

Ты мчишься над мраками,

Ворчат твои громы, рычат они. Чу!

Радуга

Радуга – лук,

Из которого Индра пускает свои громоносные стрелы.

Кто в мире единый разведает звук,

Тот услышит и все семизвучье, раздвинет душой звуковые пределы,