Том 2. Стихотворения - [66]

Словно голубой ковер постлали.

«Рви скорее!» – молвил Месяц Март

И Маруша нарвала фиалок,

Поклонилась кругу Светлоликих,

И пришла домой, ей дверь открыли,

Запах нежный всюду разлился.

Но Надмена, взяв цветы, ругнулась,

Матери понюхать протянула,

Не сказав сестре «И ты понюхай».

Ткнула их за пояс, и опять.

«В лес теперь иди за земляникой!»

Тот же путь, и Месяцы все те же,

Благосклонен был Ледень к Маруше,

Сел на первом месте брат Июнь.

Выше всех Июнь, красавец юный,

Сел, поверх Огня жезлом повеял,

Тотчас пламя поднялось высоко,

Стаял снег, оделось все листвой

По верхам деревья зашептали,

Лес от пенья птиц стал голосистым,

Запестрели цветики-цветочки,

Наступило лето, – и в траве

Беленькие звездочки мелькнули,

Точно кто нарочно их насеял,

Быстро переходят в землянику,

Созревают, много, много их

Не успела даже оглянуться,

Как Маруша видит гроздья ягод,

Всюду словно брызги красной крови,

Земляника всюду на лугу.

Набрала Маруша земляники,

Услаждались ею две лентяйки.

«Ешь и ты», Надмена не сказала,

Яблок захотела, в третий раз.

Тот же путь, и Месяцы все те же,

Брат Сентябрь воссел на первом месте,

Он слегка жезлом костра коснулся,

Ярче запылал он, снег пропал.

Вся Природа грустно посмотрела,

Листья стали падать от деревьев,

Свежий ветер гнал их над травою,

Над сухой и желтою травой.

Не было цветов, была лишь яблонь.

С яблоками красными. Маруша

Потрясла – и яблоко упало,

Потрясла – другое. Только два.

«Ну, теперь иди домой скорее»,

Молвил ей Сентябрь Дивились злые.

«Где ты эти яблоки сорвала?»

«На горе. Их много там еще»

«Почему ж не принесла ты больше?

Верно все сама дорогой съела!»

«Я и не попробовала яблок.

Приказали мне домой идти».

«Чтоб тебя сейчас убило громом!»

Девушку Надмена проклинала

Съела красный яблок. – «Нет, постой-ка,

Я пойду, так больше принесу».

Шубу и платок она надела,

Снег везде лежал в лесу глубокий,

Все ж наверх дошла, где те Двенадцать.

Месяцы глядели на Огонь.

Прямо подошла к костру Надмена,

Тотчас руки греть, не молвив слова.

Строг Ледень, спросил: «Чего ты ищешь?»

«Что еще за спрос?» – она ему.

«Захотела, ну и захотела,

Ишь сидит, какой, подумать, важный,

Уж куда иду, сама я знаю».

И Надмена повернула в лес.

Посмотрел Ледень – и жезл приподнял.

Тотчас стал Огонь гореть слабее,

Небо стало низким и свинцовым,

Снег пошел, не шел он, а валил.

Засвистал по веткам резкий ветер,

Уж ни зги Надмена не видала,

Чувствовала – члены коченеют,

Долго дома мать се ждала.

За ворота выбежит, посмотрит,

Поджидает, нет и нет Надмены,

«Яблоки ей верно приглянулись,

Дай-ка я сама туда пойду».

Время шло, как снег, как хлопья снега.

В доме все Маруша приубрала,

Мачеха нейдет, нейдет Надмена.

«Где они?» Маруша села прясть.

Смерклось на дворе. Готова пряжа.

Девушка в окно глядит от прялки.

Звездами над ней сияет Небо.

В светлом снеге мертвых не видать.

Жернова

Вертитесь, обращайтесь,

Мои жернова.

Литовская песня

Вертитесь, обращайтесь,

  Мои жернова.

Вы, мысли, разрешайтесь

  В певучие слова.

В душе есть тоже зерна,

И долго и упорно

  Таятся зерна те

  В душевной темноте.

Но мрак души не вечен,

  Восходят зеленя.

О, милый, ты отмечен

  Там в сердце у меня.

Вот стебли зеленеют,

Желтеют и полнеют.

  Густеет их толпа,

  И мирно ждет серпа.

Красиво жнется нива,

  Красив склоненный жнец.

О, все в тебе красиво,

  И мой ты наконец.

Лежат снопы рядами,

Блестят они пред нами,

  Наполнены воза,

  Любуются глаза.

Вы, зерна, возвращайтесь,

  Уж мельница жива.

Вертитесь, обращайтесь,

  Мои жернова.

Без друга, молодая,

На мельнице была я,

  Вдвоем зерно дроблю,

  Люблю тебя, люблю.

Колос

Рек Атлант: «Пшеничный колос – дар Венеры, как пчела,

С высоты Звезды Вечерней власть Звезды их принесла».

Дар блистательной Венеры – нежный хлеб и желтый мед.

И колосья золотятся, и в лугах пчела поет.

В пышноцветной Атлантиде, меж садов и пирамид,

Слышу я, пшеничный колос, там в веках, в веках шумит.

Вижу я равнины Майи, и Халдейские поля,

Ширь предгорий Мексиканских, Перу, дышит вся Земля.

Там пшеничные колосья, тяжелея, смотрят вниз,

Там агавы змейно светят, желтый светится маис.

И они даны, быть может, нам небесной вышиной,

Но ржаной, ржаной наш колос – достоверно он земной.

Наш земной, и мой родной он, шелестящий в тишине,

Между Северных селений без конца поющий мне.

О Славянской нашей доле, что не красочна в веках,

Но раздольна, и хрустальна в непочатых родниках.

О Славянской нашей думе, что идет со дна души,

И поет, как этот колос, в храме Воздуха, в тиши.

В бесконечных, ровных, скорбных предрешениях судеб,

Темных, да, как клад подземный, нужных нам, как черный хлеб.

Нужных нам, как шелестящий колос, колос наш ржаной.

Чтобы мир не расставался с тайной чарой, нам родной.

Лен

Странный сон мне ночью снился: будто всюду лен,

Голубое всюду поле в синеве времен.

Нежно-малые цветочки, каждый жив, один,

Каждый, в малости, создатель мировых глубин.

Все цветки глядят, и взор их – в стороне одной,

И смущение и радость овладели мной.

Вот проходит зыбь морская, зыбь морского сна,

Здесь и там светло мелькает в Море белизна.

Что-то будто бы хоронят и святят цветы,

В посвященьи кто-то стонет, стелются холсты.

Кто-то был, и изменился, и кого-то нет,

Жизнь и смерть в цветочке каждом, и лазурный свет.

Каждый, в малости, создатель голубого сна,