Том 2. Стихотворения - [50]

Но сколько убитых для них именитых, подумать – подумать ужасно.

Я вижу, я слышу я помню я знаю что было что есть здесь что будет.

Но, в бездну из бездны срываясь, в столетьях, мои вопль никого не пробудит.

Отсветы

Мы – несколько маленьких раковин близ кипенья бессмертных морей.

Мы – несколько пенных узорностей, летим все скорей и скорей.

Мы – белые тучки чуть видные бахрома разорвавшихся гроз.

Мы таем, блистаем, и падаем слезами на мертвый утес.

Мы стебли былинок что выросли на разбитой стене крепостной.

Весною своею цепляемся за осень мечты неземной.

Мы думаем будто мы думаем нами думают вихри миров.

Мы отзвуки тысячных отзвуков от звука нездешних громов.

Мы думаем будто мы ведаем Воскресенья зиждительный свет.

Мы, бедные бледные отсветы оттуда где места нам нет.

Амулеты из агата

Gdziez jestes, synu zemsty?

Krasinski

Spiewaj i przeklinaj!

Mickiewicz

Где же ты, сын мщенья?

Красинский

Пой и проклинай!

Мицкевич

Черные вороны

Черные вороны, воры играли над нами.

Каркали. День погасал.

Темными снами

Призрак наполнил мне бледный бокал.

И, обратившись лицом к погасающим зорям,

Пил я, закрывши глаза,

Видя сквозь бледные веки дороги с идущим и едущим сгорбленным Горем.

Вороны вдруг прошумели как туча, и вмиг разразилась гроза.

Словно внезапно раскрылись обрывы.

Выстрелы, крики, и вопли, и взрывы.

Где вы, друзья?

Странный бокал от себя оторвать не могу я, и сказка моя

Держит меня, побледневшего, здесь, заалевшими снами-цепями.

Мысли болят. Я, как призрак, застыл.

Двинуться, крикнуть – нет воли, нет сил.

Каркают вороны, каркают черные, каркают злые над нами.

Амулеты из агата

Амулеты из агата,

И других цветных камней,

Ты дала мне в час заката,

В час заката красных дней.

Я с самим собой прощался,

О, Колдунья, и с тобой,

Обещал я, обещался

Быть в пещере голубой.

Да, к полдневной позолоте

Позабывши путь и след,

Подбирать в лазурном гроте

К амулету амулет.

Я свершил обет заклятья,

Я забыл, сдержав свой нрав,

Розы губ, восторг объятья,

Изумруды нежных трав.

Камни, камни заклинаний

Ты дала мне – вот они.

В их узорах – мир стенаний,

Чуть один пошевельни.

В них напевность так богата,

В их мерцаньях – смерть врагу.

Но враждою сердце смято,

Больше быть здесь не могу.

Стопы грома в миг раската,

Вот они – бери, скорей.

О, заклята жизнь агата,

Сколько воли в снах камней!

Крик

Мой крик был бы светлым и юным, –

Не встретив ответа, он сделался злым.

И предал я дух свой перунам,

Я ударил по звонким рыдающим струнам,

И развеялась радость, как дым.

Я был бы красивым,

Но я встретил лишь маски тьмы тем оскорбительных лиц.

И ум мой, как ветер бегущий по нивам,

Стал мнущим и рвущим, стал гневным, ворчливым,

Забыл щебетания птиц.

Над Морем я плачу,

Над холодной и вольной пустыней морей.

О, люди, вы – трупы, вы – звери, в придачу,

Я дни меж солеными брызгами трачу,

Но жить я не буду в удушьи людей.

Полночный час

Полночный час. Ведовски-страшный час.

День схоронен. И вновь родится сложность.

Разъять восторг и пытку – невозможность.

Из вышних бездн глядит бездонность глаз.

Как жутко мне. Вот глуше все и тише.

И веянье я слышу в тишине.

Так бархатно. Как будто льнет ко мне

Беззвучное крыло летучей мыши.

Круги

Круговидные светила –

Без конца и без начала.

Что в них будет, то в них было,

Что в них нежность, станет жало.

Что в них ласка, есть отрава,

А из мрака, а из яда

Возникает чудо-слава,

Блеск заманчивый для взгляда.

Из вулканов, из обрывов,

Рудников и разрушенья –

Роскошь ярких переливов,

Драгоценные каменья.

Из кошмарности рождений,

С свитой грязи, крови, криков –

Светлый гений песнопений,

Сонмы стройных женских ликов.

А из жизни вновь могила,

И горят, лазурно, ало,

Круговидные светила,

Без конца и без начала.

Индийский тотем

Индийский тотем – жуткий знак,

Резная сложная колонна.

Из зверя – зверь. Кто друг, кто враг,

Не разберешь. Здесь все – уклонно.

Друг друга держат все во рту,

Убийца – каждый, и убитый.

Грызя, рождают красоту,

Глядят бесовски-волчьей свитой.

Уста, и пасти, и глаза,

Зверинокрылость, чудо-рыба.

В цветных зрачках горит гроза,

Жизнь в жизни – в змейностях изгиба.

И древо жизни мировой

Растет в чудовищной прикрасе,

Являясь мной, чтоб стать тобой,

Пьяня и множа ипостаси.

Святой Георгий

Святой Георгий, убив Дракона,

Взглянул печально вокруг себя.

Не мог он слышать глухого стона,

Не мог быть светлым – лишь свет любя.

Он с легким сердцем, во имя Бога,

Копье наметил и поднял щит.

Но мыслей встало так много, много,

И он, сразивши, сражен, молчит.

И конь святого своим копытом

Ударил гневно о край пути.

Сюда он прибыл путем избитым.

Куда отсюда? Куда идти?

Святой Георгий, святой Георгий,

И ты изведал свой высший час!

Пред сильным Змеем ты был в восторге,

Пред мертвым Змием ты вдруг погас!

Встреча

Сон жуткий пережил вчера я наяву.

По улице я шел – один, не я всегдашний,

Лишь тело, труп меня, что телом я зову.

Тюрьма передо мной своей грозилась башней.

И вот навстречу мне идет моя душа,

Такая же, как я, до грани совпаденья.

Так прямо на меня, упорно, не спеша,

С решением немым жестокого виденья.

Мой труп упрямо шел. Был труден каждый шаг.

Но встреча этих двух сближалась неуклонно.

Как будто в зеркале, вот – я, но я – мой враг.

Идем. Тюрьма молчит. Враждебна высь, бездонна.

Все ближе, ближе мы. Бледнею я и он.