Том 2. Стихотворения - [47]

2

Прошли года. Я в прошлом вновь. Живу.

Я в память заглянул, как в круг зеркальный.

Изломанный и спящий наяву,

Я в пропасти какой-то, изначальной.

Недосягаем свод Небес хрустальный.

Заклятый замок жизни весь во рву.

В разъятости двух душ, я, сон печальный,

Проклятым никого не назову.

Спасенный странной помощью Незримых,

Я все свои изломы исцелил.

Я встал с земли в сияньи свежих сил.

Но с этих дней, сквозь смех, меж двух любимых,

Два строя звуков дух мой различил:

Двойной напев – врагов непобедимых.

В морях ночей

«Прощай, мой милый!» – «Милая, прощай!»

Замкнулись двери. Два ключа пропели.

Дверь шепчет двери: «Что же, кончен Май?»

«Как Май? Уж дни октябрьские приспели».

Стук, стук. – «Кто там?» – «Я, это я, Мечта.

Открой!» – Стук, стук. – «Открой! Луна так светит».

Молчание. Недвижность. Темнота.

На зов души как пустота ответит!

«Прощай, мой милый. Милый! Ха! Ну, ну.

Еще в ней остроумия довольно».

«Он милой назвал? Вспомнил он весну?

Пойти к нему? Как бьется сердце больно!»

Стук, стук. – «Кто там?» Молчание. Темно.

Стук, стук. – «Опять! Закрыты плохо ставни».

В морях ночей недостижимо дно.

Нет в мире власти – миг вернуть недавний!

Змеиные валы

Окопы древние, Змеиные валы,

Извивно-тяжкие мечты подземной мглы,

Кругосоздания из марева бесов,

Как перебраться к вам? – Через бездонный ров.

Созвездья слитные, вы, гроздья высоты,

Змеиноликости, и ты, Луна, и ты,

Звезда Вечерняя, венец свершенных дней,

Где путь к вам? – Чрез эфир, в котором нет путей.

О, души женские, плененные мечтой,

Вы, сочетавшие змеиность с красотой,

Вы, вы, желанные, скажите, как к вам путь? –

Через бездонность глаз. Дрожишь? Оставь. Забудь.

Омут

Над омутом, жутко-немым, глянцевитым,

  Ущербная светит Луна,

С лицом опрокинутым, странно неслитым

  С покоем полночного сна.

Но слитная страшно с той пропастью властной,

  С тем круглым застывшим жерлом,

Где прошлою осенью, ночью ненастной,

  Они утопились вдвоем.

Они, эти странные бледные люди,

  Которых встречал я весной,

Когда расцветали на влаге, как в чуде,

  Кувшинки под новой Луной.

Призраки («Птичка серая летает…»)

Птичка серая летает

Каждый вечер под окно.

Голосок в кустах рыдает,

Что-то кончилось давно.

Звуки бьются так воздушно,

Плачут тоньше, чем струна.

Но внимают равнодушно

Мир, и Небо, и Луна.

Над усадьбою старинной

Будто вовсе умер день.

Под окошком тополь длинный

До забора бросил тень.

Стало призраком свиданье,

Было сном, и стало сном.

Лишь воздушное рыданье

Словно память под окном.

Эти звуки тонко лились

Здесь и в дедовские дни.

Ничему не научились

Ни потомки, ни они.

Вечно будет тополь длинный

Холить траурную тень.

В сказке счастья паутинной

Раз был день, и умер день.

Северное взморье

Небо свинцовое, солнце неверное,

Ветер порывистый, воды холодные,

Словно приливная, грусть равномерная,

Мысли бесплодные, век безысходные.

Здесь даже чайками даль не осветится,

Даже и тучкою только туманится,

Раковин взору на взморье не встретится,

Камешком ярким мечта не обманется.

Зимами долгими, скудными веснами

Думы подавлены, жизнь не взлелеяна

Море пустынное, с темными соснами,

Кем ты задумано, кем ты осмеяно?

Над морем

По взморью иду я, не этому взморью, что зримо,

Хоть каждый я день и по этому взморью хожу.

Над Морем тоскую, что странно-воздушнее дыма,

Где помыслы сердца свою отмечают межу.

Пустыня бурунов Приливно-отливная сказка.

Извивность морей, пожелавших воздушными стать.

Их белая смерть. И опять И другая завязка.

Раскаты громов. И затишье. И мертвая гладь.

О, люди! Как жалко мне вас! Если б только вы Знали!

Какой бы не принял я жертвы во имя людей?

Но нет разрешенья для нашей всемирной печали,

Как нет окончанья для пенья бездонных морей.

Ход морей

Неугомонный ход морей,

  Темно-зеленых вод.

Нагроможденье голышей

  В какой-то склепный свод.

И это в долгой цепи дней,

  И так за годом год.

Где Море – суша там была,

  Где суша – глыбы вод.

Светись, душа, пока светла,

  Все нежно, что цветет.

Играй среди добра и зла,

  Нас в свой черед зальет.

И будем мы, в те дни свои,

  Идти как грозность вод.

И если встретим бег ладьи,

  Она в нас гроб найдет.

Мы будем в темном забытьи,

  За годом долгий год.

Не знаю

Я забыл, откуда я пришел,

Я, уйдя, не вспомню жизни здешней.

Я не знаю, мой ли произвол

Создал светлый призрак с дымом зол,

Осень предрешил в улыбке вешней.

Может быть, я сам свой вечный враг,

Может быть, под внешним дух склоняю.

Больно мне, но это вечно так,

Я – письмен безвестных странный знак,

Вписан – да, но для чего – не знаю.

Круговорот («Нам всем дается день, один, и ночь одна…»)

Нам всем дается день, один, и ночь одна.

Потом проснемся мы, но утро – в Запредельном.

Но в этом дне одном есть осень и весна,

Весь долгий пышный год, с своим узором цельным.

Мы не хотим понять, что наш круговорот

Включает лес, поля, сады, луга и горы,

Что в нем есть вся Земля, бездонность вечных Вод,

И Небеса небес, где пьют бессмертье взоры

Мы не следим за тем, как тайный циферблат

Меняется от двух кружащихся движений

И звук двенадцати, полночный бой расплат,

Есть стон нежданности и вопли угрызений.

И кладбище потом. И маски мертвых лиц.

Не тех, что умерли, а тех, что вот, все живы.

Как не похожи мы на рой отлетных птиц,

Как не похожи мы на золотые нивы!

Домой (звук осеннего прибоя)