Том 2. Стихотворения - [33]

Огнепоклонником Судьба мне быгь велела,

Мечте молитвенной ни в чем преграды нет.

Единым пламенем горят душа и тело,

Глядим в бездонность мы в узорностях предела,

На вечный праздник снов зовет безбрежный

Свет.

2

Огонь в своем рожденьи мал,

Бесформен, скуден, хром,

Но ты взгляни, когда он, ал,

Красивым исполином встал,

Когда он стал Огнем!

Огонь обманчив, словно дух: –

Тот может встать как тень,

Но вдруг заполнит взор и слух,

И ночь изменит в день.

Вот, был в углу он, на полу,

Кривился, дымно-сер,

Но вдруг блестящей сделал мглу,

Удвоил свой размер

Размер меняя, опьянил

Все числа, в сон их слив,

И в блеске смеха, полон сил,

Внезапно стал красив.

Ты слышишь? слышишь? Он поет,

Он славит Красоту,

Вот – вот, до Неба достает,

И вьется налету!

3

Я закрываю глаза, и в мечтании

Вижу повсюду сияющий Свет,

Вижу Огонь я во всем Мироздании,

В травках, в росинках, в спиралях планет.

Вижу я Землю – сестрой меж планетами,

Землю опять ощущаю Землей,

Горы, долины, сады с их расцветами,

Ценные камни с подземною мглой.

 Медное небо, отяжелелое,

 Грозно нависло над знойной пустыней,

 В нем Электричество белое,

 С роскошью желтых изломанных линий,

 Желтых, и красных, лазурно-зеленых,

 В безднах эфирностей синих,

 Тучи как горы, там замки на склонах,

 Кони из пламени в вышних пустынях.

Снова я в Индии. Да, но не в той,

Где побывал соглядатаи ничтожный, –

В Индии древней, в отчизне святой,

Данной для всех, опьяненных мечтой,

В цельной, навек непреложной.

И меж светлоликих, меж дважды рожденных,

Открывши на миг в Запредельное дверь,

При свете огней, благовонно-зажженных,

Я слушаю Бурю теперь.

4

Рудра, красный вепрь Небес,

Ниспосылатель алых жгутов,

Отец стремительных Марутов,

В вихре огненных завес,

Гений Бури,

Враг Лазури,

Пробежал и вдруг исчез.

Где он почву Неба роет?

Образ пламенных чудес,

Вон, он там рычит и воет,

Между облачных зыбей

Тучи молнией своей

Беспокоит.

Рудра шлет блестящесть вод,

Льет их током плодородным,

Но, порвавши небосвод,

Вдруг пожар в домах зажжет,

Быть он добрым устает,

Хочет быть свободным.

Рудра-Сива, Смерть-Любовь,

Губит Жизнь, и любит вновь,

Равнодушен к звукам стона,

Вепря красного клыки

Ранят тело, рвут в куски,

Но в траве у склона,

Где убит был Адонис,

Лепестки цветов зажглись,

Дышит анемона.

Рудра-Сипа, Смерть-Любовь,

Смерть-Бессмертье, Пламя-Кровь,

Радуга над Морем,

Змеи молний, ток дождей,

Вечность зыбкая страстей,

Здесь мы Грому вторим!

5

Огонь приходит с высоты,

Из темных туч, достигших грани

Своей растущей темноты,

И порождающей черты

Молниеносных содроганий.

Огонь приходит с высоты,

И, если он в земле таится,

Он лавой вырваться стремится,

Из подземельной тесноты,

Когда ж с высот лучом струится,

Он в хоровод зовет цветы.

  Вон лотос, любимец стихии тройной,

  На свет и на воздух, над зыбкой волной,

  Поднялся, покинувши ил,

  Он Рай обещает нам с вечной Весной,

  И с блеском победных Светил.

  Вот пышная роза, Персидский цветок,

  Душистая греза Ирана,

  Пред розой исполнен влюбленных я строк,

  Волнует уста лепестков ветерок,

  И сердце от радости пьяно.

  Вон чампак, цветущий в столетие раз,

  Но грезу лелеющий век,

  Он тоже оттуда примета для нас,

  Куда убегают, в волненьи светясь,

  Все воды нам ведомых рек.

Но что это? Дрогнув, меняются чары,

Как будто бы смех Соблазнителя-Мары,

Сорвавшись к долинам с вершин,

Мне шепчет, что жадны, как звери, растенья,

И сдавленность воплей я слышу сквозь пенье,

И если мечте драгоценны каменья,

Кровавы гвоздики и страшен рубин.

 Мне страшен угар ароматов и блесков расцвета,

 Все смешалось во мне,

 Я горю как в Огне,

 Душное Лето,

 Цветочный кошмар овладел распаленной мечтой,

 Синие пляшут огни, пляшет Огонь золотой,

 Страшною стала мне даже трава,

 Вижу, как в мареве, стебли немые,

 Пляшут и мысли кругом и слова.

 Мысли – мои? Или, может, чужие?

  Закатное Небо. Костры отдаленные.

  Гвоздики, и маки, в своих сновиденьях бессонные.

  Волчцы под Луной, привиденья они,

  Обманные бродят огни

  Пустырями унылыми.

  Георгины тупые, с цветами застылыми,

  Точно их создала не Природа живая,

  А измыслил в безжизненный миг человек.

  Одуванчиков стая седая

  Миллионы раздавленных красных цветов,

  Клокотанье кроваво-окрашенных рек.

 Гнет Пустыни над выжженой ширью песков.

 Кактусы, цепкие, хищные, сочные,

 Странно-яркие, тяжкие, жаркие,

 Не по-цветочному прочные,

 Что-то паучье есть в кактусе злом,

 Мысль он пугает, хоть манит он взгляд,

 Этот ликующий цвет,

 Смотришь – растенье, а может быть – нет,

 Алою кровью напившийся гад?

И много, и много отвратностей разных,

Красивых цветов, и цветов безобразных,

Нахлынули, тянутся, в мыслях – прибой,

Рожденный самою Судьбой.

Болиголов, наркоз, с противным духом, –

Воронковидный венчик белены,

Затерто-желтый, с сетью синих жилок, –

С оттенком Буро-красным заразиха,

С покатой шлемовидною губой, –

Подобный пауку, офрис, с губою

Широкой, желто-бурою, и красной, –

Колючее создание, татарник,

Как бы в броне крылоподобных листьев,

Зубчатых, паутинисто-шерстистых, –

Дурман вонючий, мертвенный морозник, –

Цветы отравы, хищности и тьмы, –

Мыльнянка, с корневищем ядовитым,

Взлюбившая края дорог, опушки

Лесные и речные берега,

Места, что в самой сущности предельны,

Цветок любимый бабочек ночных, –

Вороний глаз, с приманкою из ягод