Том 2. Стихотворения, 1917–1920 - [26]

Овладела мной сполна –

Наша новая война

С мироедской барской сворой,

Ради прибыли которой

Наши братья-бедняки,

Люд фабричный, мужики,

Шли на бой в чужие страны,

Принимали смерть и раны

И годину не одну

Горько маялись в плену.

XIV

   Петр Костров в плену томится.

Кто над пленным не глумится?

Немец – враг, куда ни шло.

Но куда как тяжело

Было слышать брань надменных

Англичан, французов пленных,

Видеть их брезгливый взгляд

И глотать насмешек яд.

Все они – одеты, сыты,

Дома, видно, не забыты, –

Присылают им всего.

А у наших – ничего.

Ешь «союзничьи» объедки.

Письма из дому так редки.

Пишут скупо: то да се,

Живы, дескать, вот и все.

Год прошел, второй на смену,

Все конца не видно плену.

Третий год – второму вслед.

Враг пьянеет от побед.

Перед пленными кичится:

В двери, дескать, мир стучится,

Мир такой, что ой-ой-ой:

Под немецкою пятой

Все враги, мол, будут вскоре, –

И на суше и на море,

Всюду немцы верх берут.

На Руси-де люди мрут

От разрухи, голодухи,

И уже, мол, ходят слухи,

Что российский властелин

Шлет послов своих в Берлин:

Чтоб снасти свою корону

Просит, дескать, царь пардону.

Дальше – больше. Сразу – бух:

Объявился новый слух: –

На Руси царя уж нету.

Власть вручили комитету

Из каких-то там господ.

Господа-де – «за народ»;

Подновив его оковы,

Продолжать войну готовы

Против немца-подлеца

До победного конца.

XV

   Петр Костров в плену томится,

Снег в четвертый раз валится

В чужедальней стороне.

Не видать конца войне.

О России слух на слухе:

В общей, дескать, заварухе

Взяли верх большевики, –

К ним примкнули все полки.

Русский фронт, что паутина, –

Едет Кюльман из Берлина,

Наши тож ему навстречь,

Чтоб вести о мире речь;

Месяц-два толкуют в Бресте,

Дело – все на том же месте;

Мир, война ли – не понять;

Немцев речью не пронять,

Благо, Русь без обороны, –

Снова прусские бароны

Войско двинули вперед, –

Кто что хочет, то берет.

Хлеб увозят и скотину,

Грабят Псков и Украину,

Эстов, финнов, латышей…

Привалило барышей!

XVI

   Петр Костров в плену томится,

Всей душой домой стремится,

Почернел и спал с лица.

А неволе нет конца.

Наши пленные тоскуют

И невесть о чем толкуют,

Этот – слово, этот – два,

Крепнет темная молва,

Несуразные догадки

Про российские порядки:

«Что ни яма, то Совет,

А до пленных дела нет!»

«Пожалели б хоть для вида!»

На душе росла обида.

И сжимались кулаки:

«Вот они, большевики!»

«Все мы, братцы, ходим в шорах, –

Петр Костров пытался в спорах

Урезонить земляков, –

Что ж бранить большевиков?

Ничего нам неизвестно,

Разберемся после честно,

Как вернемся все домой,

Кто предатель наш прямой.

Те ль, кто, правя Русью ране,

Парил нас в кровавой бане,

Или те, что в этот час

Кровь, быть может, льют за нас?

Что ж Советы зря нам славить?

Трудно сразу все поправить:

Чтоб домашний кончить спор

И Вильгельму дать отпор.

Все ж отпор был, знать, немалый, –

Караул наш ходит шалый:

Почему-то даже здесь

С офицеров спала спесь.

На немецкого солдата

Уж надежда плоховата;

Люд простой открыл глаза,

Чую, близится гроза!»

XVII

   Без указу, без приказу

Заварилась каша сразу!

Закричали немцы – гох!

Шум… пальба… переполох…

Без царей – Берлин и Вена!

Наши хлынули из плена:

«Революция, ха-ха,

Право, штука не плоха!»

«Кувырнула все в два счета!»

«Большевистская работа!»

Где в вагоне, где пешком,

Кто с корзиной, кто с мешком,

Обрядясь во что попало,

В шаль, в рогожу, в одеяло,

В кофту рваную, в платок, –

Все слились в один поток.

XVIII

   Пленных грусть взяла сначала,

Как их родина встречала.

Даже добрая Москва

Накормила их едва.

Тем кормила, что имела, –

Приютила и одела,

Дав иному сапоги

С барской, видимо, ноги,

А другому так, обноски…

Всем – табак и папироски,

Денег малость на завод.

Бедный мы теперь народ!

Где ни кинься – недохватки,

Проедаем все остатки.

А остатки-то – увы! –

Всем известно, каковы:

Что народными трудами

Накоплялося годами,

Царь ухлопал на войну.

Обобравши всю страну,

Богачи не горевали,

Знай, карманы набивали,

Им – воюй хоть сотню лет;

Мы ж несем теперь ответ

За чужое дармоедство:

От былых господ в наследство

Получили мы дыру.

Прежде жили не в жиру,

А теперь того похуже,

Что ни день, нужда все туже,

Но, барахтаяся в ней,

Все же ждем мы светлых дней

Пусть враги шипят злорадно,

Дескать, все у нас неладно, –

Дескать, как мы ни вертись,

Нам без них не обойтись:

С подлой робостью старинной

К господам придем с повинной,

Разобьем пред ними лбы,

Их покорные рабы, –

Проявив покорства знаки,

Как голодные собаки,

Будем выть на все лады,

Чтоб спасли нас от беды,

От беды – лихой напасти

Наши «праведные власти»,

Вновь на шею севши нам,

Распрасукиным сынам!

XIX

   Так враги шипят ехидно.

Там, что будет – будет видно.

Трудно нам – чего трудней!

Наша воля с первых дней

Вражьи встретила рогатки.

Мы еще кровавой схватки

Не окончили с врагом:

Мироеды нас кругом

Осаждают силой темной,

Ратью сбродною, наемной,

Состоящей из бойцов –

Дураков иль подлецов.

То – враги в открытом поле.

Но средь нас еще их боле:

Сволочь, где ни посмотри.

Червь нас точит изнутри.

Эту гнусную заразу

Трудно, братцы, выгнать сразу:

Болью старою больна

Наша бедная страна.

То, что портилось веками,

Нынче голыми руками

Нам исправить в краткий срок –

Трудный все-таки урок.

И нужны не год, а годы,

Чтобы сладкий плод свободы,

Крепкий, сочный, зрелый плод,

Наконец, вкусил народ.