Том 2. Стихотворения, 1917–1920 - [19]

А на слух-то, одначе, приятно,

Да и главную суть все ж не трудно понять:

Коль начальство народ перестало шпынять,

Коль правительство есть уж рабоче-крестьянское,

Значит, кончено злое приволье-то панское?

Значит, нет уже власти господской и царской?»

Вновь Балду потянуло к усадьбе барской.

Вот он страшный помещичий дом!

Склонились деревья над старым прудом.

Сад заглохший – с беседкой, с дорожками,

Дорожки истоптаны детскими ножками,

На песчаной площадке посредине двора

Резвится крестьянская все детвора.

По звонку побежали все в дом с площадки,

Кто сел за книжки, кто за тетрадки,

Ходит учитель среди детворы,

Учатся дети после игры!

Балде понравилось все это сильно.

Улыбнулся Балда таково умильно:

«Картиночки. Чисто. Ни грязи, ни пыли.

Прежде и баре-то неучи были.

Народ же бродил, словно темное стадо.

А ноне гляди! Помирать не надо!»

Стоит Балда, кругом оглядывается.

Ничего в голове у Балды не укладывается.

«Господи! – радостно шепчет Балда. –

Не знаю, попал я куда?

Но одно мне, темному, ясно,

Что страдал я всю жизнь не напрасно

И что ежели я – в родимом краю,

Значит, все мужики очутились в раю».

«До этого места!» >*

В промокших дырявых онучах,

В лохмотья худые одет,

Сквозь ельник, торчащий на кручах,

С сумой пробирается дед.

Прибилися старые ноги,

Ох, сколько исхожено мест!

Вот холмик у самой дороги,

Над ним – покосившийся крест.

«Могилку какого бедняги

Кругом обступили поля?

И где для меня, для бродяги,

Откроет объятья земля?»

Вперед на дымки деревушки

Идет старичок чрез овраг.

Над крышею крайней избушки

Кумачный полощется флаг.

Плакат на стене с пьяной рожей

Царя, кулака и попа.

«Час добрый!»

              «Здорово, прохожий!»

Вкруг деда сгрудилась толпа.

«Пожалуй-ка, дед, на ночевку».

«Видать, что измаялся ты».

«Куда я пришел?»

                «В Пугачевку».

«А тут?»

        «Комитет бедноты».

Прохожему утром – обновка,

Одет с головы и до ног:

Рубаха, штаны и поддевка,

Тулуп, пара добрых сапог.

«Бери! Не стесняйся! Чего там!

Бог вспомнил про нас, бедняков.

Была тут на днях живоглотам

Ревизия их сундуков».

Надевши тулуп без заплатки,

Вздохнул прослезившийся дед:

«До этого места, ребятки,

Я шел ровно семьдесят лет!»

Мировая сделка >*

Стоят деревни по реке,

А мужики в них – все рыбак на рыбаке.

   Тем лишь живет простонародье:

Наловят бедняки рыбешки в половодье,

Улов весь скупщикам богатым продадут,

   С недельку попируют знатко

И впроголодь потом деньков осенних ждут,

Когда рыбешка вся с верхов пойдет обратно, –

   Подладят малость животы

      С осеннего улова

      И – голодают снова.

Такой уже удел крестьянской бедноты!

      У богачей своя основа:

Скупив у бедняков за полцены улов,

Где – взявши за долги, где – за аренду снасти

      (Мереж, сетей и неводов),

Содрав с крестьян оброк – два пуда с трех пудов,

Купцы весь бедный люд в железной держат власти.

      Зима настанет: бедняков

      Голодный мор, как сено, косит, –

      Смерть без разбору рыбаков

      В могилу раннюю уносит.

Горюют мужики, собравшися на сход:

      Какой-де выдался им год!

(Хоть был и прошлый год его подобьем точным.)

      Всех громче голосом истошным,

      Перекосивши хищный рот,

       Орет на сходе… живоглот:

         «Робята!

Причина всей беды, вы думаете где?

В свалившейся теперь на нас лихой беде

      Соседняя деревня виновата:

Гореловцы, когда осенний шел улов,

В реке верховье все заставили сетями.

      Спрошу я умных всех голов:

Какими ж рыба к нам могла идти путями?

Доколе ж, братцы, нам терпеть такой разор?

Когда ж гореловцев возьмем мы под надзор,

      Чтоб русла впредь их сети

      Не занимали больше трети?»

«Так!» – «Всё гореловцы, – раздуло б их горой! –

      Они, злодеи, виноваты!

      Они нам гадят, супостаты!»

      У «супостатов» той порой

         Свой мироед на сходе

         Вел речь в таком же роде:

«Убыткам нашим кто, ребятушки, виной?

            Не кто иной,

Как понизовские захватчики и воры:

       Как рыба снизу шла весной,

Нееловцы ее поналовили горы,

Она у них, у псов, на берегу гнила,

А к нам сквозь сети их – верней сказать, заторы –

К нам только корюшка какая-то плыла!»

            Ну, словом,

       Как подошла пора с уловом,

       Пошли средь мужиков дела!

Работа побоку! Все заняты войною.

На «супостатов» прут нееловцы стеною.

Гореловцы – навстречь. И вот на берегу

Бой, смертный бой идет. Пощады нет врагу!

Соседи всячески своих соседей славят

       И невесть что про них плетут,

Хотя обычаи одни и там и тут:

Которые реку сетями всю заставят,

Которые тайком все сети изорвут,

       Тем и другим сплошной убыток.

       Друг друга режут без ножа.

       Дошло – не то до грабежа –

          До пыток!

Жизнь бедноте пришла, хоть караул кричи.

Подзуживают их на драку богачи:

«Робятушки, наддай! Наваливай, робята!

Мириться ноне нам с врагами не с руки.

И без того у нас деревня не богата,

А как прибавится за протори расплата,

Придется нам идти к соседям в батраки.

Коль мы воздержимся от мировой досрочной,

То сами их прижмем мы грамотой оброчной.

       Кто заварухе был виной,

Тот и должон понесть за то… оброк тройной!»

Так призывая всех к борьбе «за справедливость»,

То-бишь за более прибыточный улов,

Купцы под кучею высокопарных слов

Скрывали… к барышам купецкую ретивость.