Том 2. Сцены и комедии 1843-1852 - [208]

Название «Две женщины», очевидно, не соответствовало замыслу Тургенева. Поэтому оно заменяется на «Месяц в деревне», хотя в сущности все события в комедии происходят лишь в последние дни месяца, проведенного в деревне студентом Беляевым (так, во втором действии изображен двадцать восьмой день его пребывания в имении Ислаева — в черновом автографе было семнадцатый). В связи с этим оказывается не очень ясным, почему такой близкий друг дома, каким является Ракитин, знакомится со студентом лишь через 25 дней после появления его у Ислаевых. Очевидно, чувствуя здесь неувязку, Тургенев в первой печатной редакции вводит упоминание о том, что Ракитин несколько дней (в сущности надо бы — месяц) провел у соседей и учитель был нанят в его отсутствие (с. 288 — вместо: «мы нового учителя наняли» в «Современнике» появляется: «мы без вас нового учителя наняли»). Перелом в душе Натальи Петровны кажется Ракитину таким внезапным, потому что он продолжительное время отсутствовал (вместо: «Третьего дня был я у соседей» — в «Современнике»: «Вы знаете, я несколько дней провел у Криницыных» — с. 289). Во втором действии в реплику Ракитина после слов: «…вы словно боретесь сами с собой, словно недоумеваете…» вставляется фраза: «Перед моей поездкой к Криницыным я этого не замечал; это в вас недавно» — с. 317.

Другие разночтения чернового автографа комедии и первой печатной ее редакции многочисленны и имеют также немаловажное значение, хотя и не меняют основного содержания пьесы. Тургенев продолжает работу в том же направлении, что и над черновиком. В частности, вводится указание на эпоху, когда происходит действие комедии («Действие происходит в имении Ислаева в начале сороковых годов»). Возможно, что это сделано потому, что оказалась опущенной такая точная примета времени, как сотрудничество Белинского в «Отечественных записках».

Особенно много внимания уделил Тургенев образу Натальи Петровны, одному из первых ярких образов «тургеневских» женщин[305]. Он наделил Наталью Петровну незаурядным умом, страстной натурой, способностью глубоко чувствовать. Беляев недаром отдает ей предпочтение перед Верой. Именно в журнальном тексте Тургенев подчеркивает смелость Натальи Петровны, которая ясно отдаст себе отчет в своем чувстве («Так вот оно, это страшное чувство»), которая почти готова следовать за Беляевым («Почему он знал, что я бы никогда не решилась…»). В конце третьего действия к словам, вставленным в черновике: «Это человек!» прибавляется: «Я его еще не знала…», тем самым психологически мотивируется откровенное признание Натальи Петровны в четвертом действии, объясняется усиление и нарастание ее чувства.

Трудно точно сказать, на какой стадии работы были сделаны все отмеченные выше изменения текста. Часть из них безусловно была уже в беловике первой редакции (см. выше); исправления вносились в редакцию пьесы под названием «Две женщины»; часть изменений была сделана при подготовке текста для «Современника».

Критика почти не реагировала на публикацию комедии. Немногочисленные отзывы были весьма сдержанны. Рецензию «Библиотеки для чтения» в сущности можно считать отрицательной. В ней была задета и статья П. В. Анненкова «О мысли и произведениях изящной словесности (Заметки по поводу последних произведений гг. Тургенева и Л. Н. Т.)», напечатанная в том же номере «Современника», что и «Месяц в деревне». Рецензент «Библиотеки для чтения» имел, в частности, в виду следующее положение статьи Анненкова: «Где есть в рассказе присутствие психического факта и верное развитие его, там уже есть настоящая и глубокая мысль» (отд. «Критика», с. 18). «Не будь в „Современнике“ статьи г. П. А-ва, — писала „Библиотека для чтения“, — мы прочли бы комедию и не обинуясь высказали бы нашему любимому писателю свое задушевное мнение. Но статья г. П. А-ва вынудила нас примерять последнее произведение г. Тургенева к готовой рамке приговора — и мы пришли в недоумение. Точно, в новой комедии или, как выразился сам автор, повести в драматической форме, видны несомненные признаки психического факта, но — сознаемся в своей близорукости — юмор, поэтический элемент, а главное — настоящая глубокая мысль так тонко разлиты в девяти печатных листах, что для нас решительно неуловимы. В первом пылу непростительного самолюбия мы было обвинили редакцию „Современника“ за то, что она неловко свела на очную ставку умные и заслуженные похвалы прежним рассказам автора с новым его произведением, может быть невыработанным, может быть переработанным…»[306](Б-ка Чт, 1855, № 2, Литературная летопись, с. 44–45).

Рецензент «Отечественных записок» полагал, что новая комедия Тургенева «без сомнения может быть поставлена высоко», но при одном условии: «если вместе с г. П. А-вым будем прежде всего искать в литературном произведении „изображения душевных оттенков, игры бесчисленных волнений человеческого нравственного существа в соприкосновении его с другими людьми“». Так же как и рецензент «Библиотеки для чтения», критик «Отечественных записок» в сущности не соглашался видеть в «психическом факте», переданном художником, «настоящую и глубокую мысль». Комедия, говорилось далее, вероятно, «не приобретет у большинства читателей такой популярности, как многие другие произведения того же автора, потому что интерес ее — чисто психологический; и чтоб оценить по достоинству тонкие в своей верности черты, которыми изображается в ней „игра бесчисленных волнений человеческого нравственного существа“, нужно иметь и собственную наклонность и собственную способность к наблюдению „душевных оттенков“». Передавая сюжет комедии и говоря о характерах ее, критик отмечал, что «действие комедии многосложно, но ясно и незапутанно», что «все характеры развиваются верно и художественно»