Том 2. С Юрием Гагариным - [6]

Все было первым у этих камней, поседевших от времени, ветров и морозов. Первые следы, первый костер, первая палатка, первый удар молотка, первый камень, брошенный в воду. Слово «первый» и теперь не устарело.

Впервые в мире инженеры рискнули перекрывать реку со льда. Впервые приспособили бетон к жестоким морозам. Впервые экскаваторщик Борис Верещагин с ловкостью акробата разбирал каменные уступы Пурсея — начал сверху и спустился к самой воде. Впервые на земле гидростроители сделали такой большой шаг на север. «О’кэй! — сказал недавно немолодой уже американский ученый, осматривая стройку. — Вы делаете чудо! Вы идете первыми! Весь мир гидростроителей должен у вас учиться… Грандиозно! Ошеломляюще!»

Один снимок из Братска, другой сделан в тот же день в Усть-Илимске. Гигантская плотина и первый след! На наших глазах следы разведчиков превратятся в плотину такую же мощную, как Братская. Многие из нас будут участниками славного превращения. Хорошие следы на земле оставляют советские люди!

Американец не преувеличивал. Грандиозно!

Ошеломляюще! Нельзя передать словами все, что видят глаза, когда стоишь у реки. Вот снимок. Он сделан три дня назад с крутого берега Ангары. Как много может сделать человек за четыре года! Но снимок этот все-таки не передает всего, что сделано у Падуна. Это только плотина. На снимке не видны новый город на берегу, заводы в тайге, мачты электролиний, ставшие рядом с медвежьими берлогами. Промышленная столица Сибири вырастает на Ангаре.

Как все это начинается, мы можем проследить и сейчас, если спустимся ниже по Ангаре, туда, где в таежной глуши встречается с красавицей рекой быстрый Илим. Всем уже известно, что это место на карте энергетики давно отметили черточкой — тут будет Усть-Илимская ГЭС, гидростанция, по силе равная Братской.

«Что там сейчас?» Этот вопрос задают все, кто заходит в кабинет начальника ангарской экспедиции Леонтия Ефремовича Медведева.

Выслушав меня, он долго шуршал картами, потом сказал:

— Завтра лечу туда. Хотите со мной — одевайтесь теплее, и утром к самолету…

Под самолетом ни дорог, ни следов, только лес и сопки. В Братске я уже знал, что к месту будущей стройки сделаны первые шаги. Без дорог, без проводников таежной целиной прошли связисты. Сейчас в тайге другая группа смельчаков.

Двенадцать комсомольцев братской экспедиции ушли прикидывать чашу будущего моря, брать на учет богатства, которые надо будет вывозить из затопления. Где-то там, внизу, в тайге, идет сейчас этот маленький отряд, в котором рядом с парнями идет и девушка, почвовед Маша Боярова. Идут по компасу, ночуют у костров. И это в мороз, когда ртуть опускается к самому шарику!

Не мелькнут ли где-нибудь в пойме маленькие фигурки, не покажется ли дымок? Нет, ничего не видно под крыльями. Только лоси, спугнутые мотором, бегут из поймы в чащу…

В деревне Невон — сорок дворов. Живут землепашцы, рыболовы, соболятники. Большую избу занимает отряд исследователей.

Вошла укутанная в платок молодая женщина. Поставила на стол темную бутылку с водой, назвалась:

— Лидия Понедельченко, гидролог…

Пять лет подряд каждое утро эта женщина идет к реке, берет пробу ангарской воды. Летом мерит скорость течения, размыв берегов, расход воды. Сорок человек исследователей живут в бревенчатом поселке. А через месяц тут будут жить уже триста гидрологов, топографов, геологов, горных рабочих. Это разведчики, без которых не обходится ни одно большое наступление. Для плотины надо выбрать самое выгодное место. Много работы у разведчиков. Семь отметок сделали они на ангарской карте, и только у Толстого мыса выбрано наконец место для плотины.

После обеда у начальника экспедиции, где гостям подавались медвежатина, нежная осетрина и чудом выращенные тут помидоры, в сани запрягли маленьких лошадок, и мы двинулись к Толстому мысу.

На первом же километре лошади стали белыми от инея, а мы соскочили с саней и побежали, чтобы согреться. Сосны, березы, лиственницы мелькают по сторонам. Тишина. Кажется, нет в мире ни огней, ни теплых домов, ни гудков на дорогах. Весь мир, кажется, состоит из морозной тишины и деревьев. Вспомнился Братск, клубы пара над стройкой. Когда-то и там стояла тишина и снег был таким же белым.

У Толстого мыса долго стояли молча. Я поднял голову, чтобы разглядеть сосны наверху — шапка упала с головы. Толстый мыс очень похож на братского Пурсея. Те же серые камни, та же высота в сотню метров и ширина у реки в этом месте такая же, как под Братском. Минут десять любовались мы дикой красотой скал, причудливыми красками зари над мысом. Не верилось, что совсем скоро эту сонную тишину разбудит музыка машин и тонкий молодой голос какого-нибудь парня будет кричать у Толстого мыса: «Вира помалу!»

…До полуночи мы сидели у рации. Радист крутил ручку и, прислушиваясь к птичьему писку черного ящика, посылал в небо просьбу: — Я Невон, я Невон. Ответьте Невону…

Но мир молчал, и только к полуночи мы услышали нежный девичий голос:

— Слышу вас, Невон. Слышу вас, Невон… Хорошо, завтра самолет будет.

Улетали мы в полдень, когда рассеялся туман над Ангарой, когда ушли на задание все сорок разведчиков Невона. Двух я проводил по берегу реки, где лежат перевернутые, треснувшие от мороза лодки. Сделал снимок на память о первых следах на Ангаре у Илима…