Том 2. С Юрием Гагариным - [12]
Не понять — то ли дремлют, не то прислушиваются… Согнули своей тяжестью заиндевелые ветки, черным глазом провожают красную зорю птицы.
Если отвернуть у шапки уши, слышна тонкая, как перезвон люстры, снегириная песня.
— Слышишь? — шепчу Леньке.
Он тоже возится с шапкой, улыбается глазами:
— Слышу…
— Хотите подарю одного? — говорит Ленька, когда мы, вытряхнув из валенок снег, усаживаемся в сани.
— Это как же?
— Чудак человек. Да ведь, если выдернуть у лошади волос, мировецкая петля получится…
— Скажи-ка лучше, почему снегирей снегирями зовут? — спрашиваю я в свою очередь.
Леньке хочется угадать. Он ерзает на соломе, но в конце концов добродушно сознается:
— Не знаю.
— Понимаешь, вместе с зимой, с морозами, со снегом прилетают. Снег — снегирь…
Неожиданная простота отгадки приводит Леньку в восторг.
— Значит, бабушкин домовой это потому, что в доме… Пустырь… Богатырь, — бормочет Ленька. — Эх, забегу-ка я к Витьке! Уж я ему загадаю.
Ленька хватает портфель и, проваливаясь в сугробы, бежит к домику под камышовой крышей:
— Спасибо, что подвезли!
* * *
Поселок стоит у мельницы. Оттого, наверное, и название странное у поселка — Мельница. А речку зовут Ира. Запуталась в камышах эта речка, не знает, куда ей течь. То ищет дорогу пятью протоками, то вдруг остановится и стоит широким задумчивым плесом.
Возле поселка речка течет широким быстрым ключом. Только большим морозам под силу остановить речку возле поселка. В этом месте птичий крик и гвалт, плавают перья, белый пар идет от воды. К этим местам на брюхе подкрадываются из камышей лисицы.
Пять дней жил я в поселке. Каждое утро меня будил гусиный гогот: Ленька гнал стадо к воде.
Вместе с ним всегда был приятель Витька Басианов. Я не удержался от улыбки, когда первый раз увидел их вместе. Сбитые набок шапки, черные расстегнутые пальтишки, красные галстуки — точь-в-точь снегири!
Я так и называл этих неразлучных друзей.
Через два дня после знакомства я уже знал, по каким предметам у них тройки, знал, что школа у них за пять километров и они вдвоем ходят домой темными вечерами. Ленькин отец — комбайнер. Ленька тоже пробовал косить пшеницу.
Но когда он вырастет, он не станет, как отец, покупать «Москвич», на котором можно только по дороге ездить.
— Почему же не станешь?
— Куплю бинокль. Дорого, небось, стоит?.. Напополам купим, правда, Витька?
Тут же я узнал, почему так страстно мечтают Снегири о бинокле. В трех километрах от поселка Ира поворачивает в лес. Там и теперь, если забраться на лыжах, много интересного увидишь.
А летом целый день можно сидеть в кустах с биноклем. Скопа ловит рыбу. Разве разглядишь без бинокля, как запускает когти в воду? «В стекла» же, если терпеливо сидеть, можно разглядеть и тетерку с выводком.
Еще через день я знал, какие цветы растут вдоль реки, сколько можно раков за день поймать, где у Витьки сорвалась «вот такая» щука.
«А вот тут на плесе дядя Кузьма уронил и не достал двустволки…»
К воскресенью мы уже стали большими друзьями. Я рассказывал о Москве. Ребятишки вздыхали, потом в один голос сказали, что на Ире тоже хорошо. Вот только б летом сюда приехать и если б с биноклем… Пошептавшись, мальчишки решили доверить мне какую-то очень большую тайну.
— Только никому… — серьезно сказал Витька.
Мы долго шли по берегу, потом свернули в камыши. На большом плесе Ленька попробовал каблуком лед:
— Можно.
Мальчишки долго вглядывались под ноги.
Наконец, присели над белым подледным пузырем. Витька достал шило, Ленька — молоток и спички. Оба подняли на меня глаза. Дескать, теперь гляди в оба… Через секунду из тоненькой скважины во льду, как из примуса, вырвалась свистящая струйка пламени… Друзья торжественно молчали.
— Только никому, — сказал Витька.
— И в Москве никому, — сказал Ленька, — мы решили сами разузнать, отчего огонь…
Я не стал говорить Снегирям, отчего горят подледные пузыри. Пусть сами найдут разгадку, пусть будет тайна у ребятишек.
Когда возвращались, я сказал им насчет спичек. Не боятся они в камышах беды наделать?
— Что вы! — сказал Ленька.
— Что мы, маленькие! — подтвердил Витька.
Ленька прошлым летом сам на пожаре отличился… А меня тогда не было, я у бабушки гостил…
* * *
Историю о пожаре подтвердил в понедельник председатель колхоза Павел Николаевич Фокин. Я подивился ребячьей скромности, с которой была рассказана эта история. В июне колхоз купил четыре тысячи цыплят. Четыре тысячи пушистых комочков осторожно вытащили из ящиков и пустили в просторный сарай. На улице жара, а цыплятам холодно — трясутся, жмутся в кучу. Пришлось спешно сложить печку.
Не заладилась труба у печки. Загорелась от нее крыша. Ленька гнал корову, когда увидел огонь над соломенной крышей. Бегом к сараю! Сарай на запоре: птичница ушла обедать. Кое-как открыл засов Ленька. А крыша уже во всю полыхает…
Представьте себе четыре тысячи несмышленых существ и мальчишку с прутиком и крышу, которая трещит от огня…
…Сейчас на берегу Иры два больших каменных птичника. Это как раз у дороги, где Ленька с Витькой ходят в школу. Прошлым летом построены птичники. Четыре тысяч белых кур высыпают на берег по утрам.
— Неужели все четыре тысячи сумел спасти?
