Том 2. Повести и рассказы - [133]

Вскоре полк опять куда-то двинулся. У Лобанова была только одна мысль: в какую минуту придет смерть? Стыдно было, но временами охватывал дикий, мутящий голову страх. И хотелось бежать, бросить все и бежать подальше. А между тем еще завлекательнее, еще радостнее было бы бежать прямо вперед, со штыками наперевес, с бешеным «ура!», не останавливаясь, не прячась за прикрытия. О, тогда казалось, они всё бы впереди разнесли и разбили. И не было бы силы, которая бы их остановила.

И одно такое яркое, жутко-радостное мгновение развернулось перед ними сегодня утром. Широкою, растянутою цепью они наступали на китайский хутор, окруженный окопами. Этот хутор отбил за утро уж три русских атаки. Поле было усеяно нашими трупами. Кругом свистели тучи пуль, люди падали, но пожарцы перешли поле и начали смыкаться.

Ротный выхватил шашку, коротко и резко крикнул:

– Ура!!

Бурный, громовой вопль вырвался из сотен глоток, и пожарцы ураганом бросились в штыки. Алешка Семерухин бежал рядом с Лобановым и свистел пронзительным, разбойничьим свистом. Вокруг кувыркались и падали раненые, но все неслись вперед в том же грозно воющем урагане. Это был миг бешеного, ярого восторга. Все были одно целое и могучее. Перед ними несся ужас. А за брустверами настала мертвая тишина.

И вот, сжимая винтовки, они подбежали к брустверам, готовые крушить, колоть, бить прикладами…

Окопы были пусты. Совсем-таки пусты, ни одного японца там не было – ни живого, ни мертвого. А стояли лужи крови, блестели рассыпанные патроны, валялись чугунные стаканы наших шрапнелей и фуражки с желтыми околышами.

Опять загремело «ура», и пожарцы бросились вперед, к глиняным оградам с черными, молчаливыми бойницами.

И там все было пусто. У ракитовой рощи за оврагом равномерно трещали пулеметы:

– Та-та-та!.. Та-та!.. Та-та-та-та!..

Как будто большие швейные машины сосредоточенно работали там свою, никого не касавшуюся работу. А кругом падали люди, и о стены щелкали пули. Остро хлопнуло что-то наверху, словно воронкообразный дождь коротко ударил оттуда. И снова над пожарцами пошли лопаться шрапнели.

Была суета. Сзади вливались резервы. Солдаты, наклонившись, разбегались по хутору, ища прикрытия. Лобанов впопыхах не мог понять, отчего так трудно найти место, куда залечь. И вдруг сообразил, что все стенки, обращенные на японскую сторону, тщательно срыты. Он бросился за кучу щебня, следом за ним Алешка и еще двое. И они стали стрелять в рощу по пулеметам.

Спереди и с боков на хутор сыпались пули и снаряды. Везде в каоляне трещали выстрелы. И никого не было видно. Чувствовалось, что зловещая, невидимая стена тесно облегает хутор. В этой невидимости было что-то грозно-уверенное и предательское. И мелькали волнующие мысли: не в ловушке ли они все на этом полуразрушенном хуторе, с наклоном холма в сторону японцев, с отлого срытыми задними стенками окопов? То ли делает начальство, что нужно?.. Давя вздымавшиеся мысли, они лихорадочно стреляли по роще, стреляли в каолян и в перебегавшие вдали темные фигурки.

По хутору как будто крутился кровавый вихрь, полный грохота и сверкающих вспышек. Из-за угла полуснесенной фанзы донесся протяжный крик:

– Отступа-ать!

Кругом его подхватили.

– О-отступа-а-ать!.. – жалуясь и зловеще пугая, понеслось по дворам и огородам.

Поодиночке пожарцы стали выбегать из хутора. Но когда выбежали первые, вдруг повскакали все и бросились бежать. И как это случилось, Лобанов не знал. Сразу вскочили на ноги Алешка и уцелевший их товарищ. Тогда, пугаясь, и Лобанов быстро вскочил, словно от толчков. Второй их товарищ, прижимая руку к окровавленному боку, мутящимися, скорбными глазами следил за ними. Бескровные губы без надежды шептали какую-то просьбу. А они, наклонившись, побежали во всю мочь, перепрыгивая через трупы и опрокинутые стенки.

И отовсюду толпами выбегали солдаты. Опять, как час назад, словно общим ураганом подхватило всех. Но ураган был темный и безумный, мутивший головы безоглядным ужасом. Дикими толпами все бежали по полю. И земля дрожала от топота. Лобанов чувствовал, как сзади в его ногу ударила пуля, видел, что левая штанина все больше чернеет от крови, но продолжал бежать со всеми…

В лощине за холмами взволнованные офицеры поспешно строили поредевшие роты. Перевязав простреленную ногу, Лобанов стал в строй. Алешка, с бледным и серьезным лицом, вполголоса спросил его:

– Слыхал?

– Что такое?

– Обошли. В тыл зашел японец.

– Да что-о ты?!

Лобанов стоял, широко раскрыв глаза; опять почувствовалось это неуловимое, грозное и таинственное, чему в бешеной злобе хотелось грозить кулаками.

– Приказ казак привез – отступать.

И везде войска отступали. Тянулись пехотные колонны, обозы. Проносились батареи и артиллерийские парки. В первый раз теперь Лобанов видел, как много войска было в бою. Лица смотрели растерянно и недоумевающе. Никто не понимал, как это вдруг случилось. А пушки гремели сзади, сбоку и где-то впереди. И чувствовалось – то грозное и невидимое надвигается на армию, загибается по концам и грозит охватить кольцом.

И колонны шли в тучах серо-желтой пыли. Поднимались на горы, спускались в долины. Солнце пылало. Гремевшие спереди пушки остались назади, уж не было ощущения, что кольцо замыкается. Но все чувствовалось что-то грозно надвигающееся. Все что-то ждалось, неожиданное и предательское.