Том 2. Литературно–критические статьи и художественные произведения - [95]

Должно ли удивляться, что султан, повеления коего считаются приговорами неизбежными, как судьба, попирает ногами законы, уставы, права, однажды данные, особливо в отношении к народам, по его мнению рожденным для рабства, с коими он обходится как с существами нечистыми, предметами отвращения и омерзения.

Победоносные турки дали патриархам константинопольскому, александрийскому, антиохийскому, иерусалимскому, архиепископам и епископам греческим грамоты, содержащие в себе важные права. Но права сии, дарованные тиранами презренным рабам, могли ли сохраниться неизменными, если бы какая-нибудь важная причина не поддерживала их ненарушимости? Если отвергать существование сей причины, то необходимо должно признать оттоманскую Порту правлением самым справедливым, самым совестным, прямодушным и отеческим. И так необходимо допустить должно, что некоторого рода человеческое провидение постоянно хранило целость сих прав, единственного прибежища народа. Те из греков, которые имели влияние на Великую Порту, беспрерывным посредничеством утешали, смягчали рабство соотечественников, принимали к сердцу их блага, облегчали злоупотребления и по возможности отклоняли жестокие приговоры областных начальников.

Права сии, поддержанные фанариотами, особенно относились к духовенству и тем самым были весьма важны для сохранения греческой нации. Патриарх и архиепископы не могли быть избираемы без согласия Синода и старейшин народных, пребывающих в Константинополе. Архиепископы были бессменны. Патриарх, с утверждения султанского, мог осуждать на изгнание греков, обесчестивших себя порочной жизнию. Патриарх, так же как и господарь Молдавии и Валахии, имел агента, через которого вел свои официальные сношения с оттоманской Портою. Областные начальники и паши не могли ни под каким предлогом вмешиваться в дела церковные, ни переносить их в подвластные себе судилища. Единственные законные судьи были патриарх и Синод, составлявшие некоторого рода присутственное место. Имущество духовных лиц по смерти их не бралось в казну, и они составляли единственное исключение из закона, по которому султан есть наследник всякого, кто умер бездетным. Таковы были некоторые из главных пунктов сих грамот, или привилегий, но, противореча явно выгодам и предрассудкам турков, они не могли бы уцелеть без деятельно хранящей силы — сия сила заключалась в доверенности, которой пользовались фанариоты. Зная совершенно язык своих властителей, их предрассудки, обычаи и нравы, пользуясь преимуществом, которое многоразличные сведения и хорошее воспитание дают над невежеством, они легко вкрадывались в расположение вельмож, искусно овладевали ими, управляли ими по своему произволу. Грек, занимавший место секретаря — драгомана Порты, правил почти всеми дипломатическими делами, агенты господарей молдавских и валахских с дарами и деньгами беспрестанно обходили всех министров, всех корыстолюбивых улем и магическим очарованием голландских червонцев ослепляли глаза их, смягчали их жестокосердие, способствовали решению дел самых трудных и самых важных для народа греческого. Опираясь на сих государственных вельмож, сделавшихся, так сказать, их поправителями, фанариоты распространяли влияние свое на внутренность сераля, на министерство и духовенство турецкое и по возможности препятствовали областным начальникам явно стеснять права греческого духовенства или разорять подданных.

Если бы фанариоты всегда были в согласии между собою, если бы у них не было разоров за место господаря, или главного драгомана, которое всякий стремился получить для себя, если бы единственною их целью постоянно было общее благо общего отечества, а не частные выгоды и не алчность к почестям, то они могли бы оказать народу еще значительнейшие услуги. По несчастию, совместничество, честолюбие, тщеславие и бурные порывы человеческих страстей, столь гибельные для народов свободных и просвещенных, проникают также хотя в смешном виде, но не с меньшим неистовством в среду народов, склоненных под иго унизительнейшего рабства. Таким образом, греки-фанариоты, всегда тревожимые сими низкими страстями, не делали для блага отечества всего того, что могли бы сделать. Но хотя фанариоты беспрестанно враждовали между собою и наносили друг другу удары теми цепями, кои сами едва могли влачить, они не упускали из вида блага Греции, покровительствовали существующим училищам, основывали новые, уважали и заставляли уважать искусства и науки. Во многих опасных обстоятельствах, когда дело шло почти о существовании народа, они являли искусство удивительное и ревность на все дерзающую. Приведу некоторые примеры, взятые наудачу.

Во время первой войны императрицы Екатерины II с Турциею, сей войны, в которую могущество оттоманское совершенно сокрушено было русскими войсками, султан Мустафа, человек надменный и исполненный варварства, свойственного туркам, считающим женщин полусуществами, не мог перенести стыда при мысли, что он, магометанин и мужчина, побежден женщиною и христианкою. Он был ожесточен против всего немусульманского. Тогда турки впервые узнали, что русские, враги и победители их, единоверцы греков, их рабов. В таком затруднительном положении малейшее подозрение, малейшая клевета могли сделаться нам пагубными. И между тем при появлении русского флота вспыхнуло одно из ужаснейших возмущений, возмущение Пелопонесса и архипелага. Множество греческих каперов, в числе коих был славный Варваки Пеарский, носились под русским флагом по всем морям Оттоманской империи. Воинственный народ, черногорцы, готовы были восстать против турков, на всех улицах Константинополя и во всем пространстве империи старцы, женщины и дети с угрозами бранили греков «неверными москвитянами». Султан обдумывал планы совершенного истребления греков, и греки, не могшие ни спастись бегством, ни противостоять, молили Бога о спасении душ своих, когда патриарх Самуил, согласясь с Ипсилантиями, Мурузами, Караджами и Суццами, сочинил записку в виде просьбы и осмелился сам подать ее султану. В записке сей он извинял народ греческий, предлагал средства мирные и искусно показывал Мустафе, что поступок насильственный доведет всех греков до отчаяния и возбудит всеобщее восстание. Фанариоты, выше мной упомянутые, имея каждый своих особенных покровителей в Константинополе, поселили в них те же мысли и умели дать такое направление умам турецкого министерства, что султан отказался от мщения и начал обходиться с подданными своими с кротостию.