Том 2 и 3. Виннету: Виннету. Белый брат Виннету. Золото Виннету - [4]

— Либо в вас сидит сам дьявол, либо вы прирожденный вестмен[1]. Я до сих пор не видел ни одного грингорна, который умел бы так стрелять!

— Нет, дьявола во мне нет, мистер Генри, — рассмеялся я. — И я не собираюсь продать ему свою душу.

— В таком случае ваша задача и обязанность сделаться вестменом! Есть у вас к этому охота?

— Почему бы и нет?

— Отлично! Посмотрим, что можно сделать из грингорна! Итак, вы умеете ездить верхом?

— В случае нужды.

— В случае нужды? Гм… Значит, не так же хорошо, как стрелять?

— Вот еще! Что вообще значит ездить верхом? Самое трудное — сесть на лошадь. Но раз я уже сижу на ней, она ни за что не сможет меня сбросить!

— Вы в самом деле так думаете? Небось собираетесь держаться за гриву? Но вы ошибаетесь! Вы верно заметили: самое трудное попасть на лошадь, так как это зависит от вас; спуститься же с лошади значительно легче — об этом уже она сама позаботится!

— Но у меня лошадь этого не сможет сделать!

— Вы думаете? Посмотрим! Хотите попробовать?

— Охотно.

— Идемте! Сейчас только семь, и в вашем распоряжении еще целый час времени. Мы отправимся к барышнику Джиму Корнеру, у него имеется лошадка, которая уж позаботится о вас!

Мы возвратились в город и разыскали барышника — владельца большого манежа, окруженного конюшнями. Корнер сам подошел к нам и спросил о цели нашего прихода.

— Этот молодой человек утверждает, что его ни одна лошадь не сбросит с седла, — отвечал мистер Генри. — Что вы ему на это скажете, мистер Корнер? Не дадите ли вы ему влезть на вашего чалого?

Барышник окинул меня испытующим взглядом и кивнул в знак согласия головой.

— Кость у него, кажется, добротная; впрочем, молодежь не так легко сворачивает себе шею, как старые люди…

Он отдал соответствующее распоряжение, и вскоре два конюха вывели оседланную лошадь. Она была в высшей степени неспокойна и то и дело старалась вырваться. Бедный мистер Генри, видимо, испугался и просил меня отказаться от испытания, но я, во-первых, не чувствовал никакого страха и, во-вторых, смотрел на это, как на дело чести. Я велел дать мне хлыст и прикрепить шпоры. После нескольких тщетных попыток, несмотря на яростное сопротивление лошади, я все же вскочил на нее. Едва я сел в седло, как конюхи отбежали, и скакун сделал прыжок всеми четырьмя ногами в воздух, а потом — в сторону. Я удержался в седле и теперь спешил попасть ногами в стремена. Едва мне удалось это сделать, как лошадь начала лягаться, нагибая голову, когда это не помогло, она направилась к стене, чтобы там сбросить меня; однако с помощью хлыста я заставил ее повернуть в другую сторону. Тут последовала лихая, опасная для меня борьба между всадником и скакуном. Я призвал на помощь всю свою слабую сноровку и недостаточный опыт, напряг последние силы в мускулах ног и в конце концов оказался победителем. Когда я слез с лошади, ноги мои дрожали от напряжения; лошадь была совершенно взмылена, и с нее градом катил пот. Теперь она слушалась малейшего движения узды.

Барышник испугался за свою лошадь, он велел покрыть ее попоной и медленно водить на поводу. Затем он обратился ко мне:

— Этого я никак не ожидал, молодой человек! Я думал, что вы уже после первого скачка окажетесь на земле. Вы, конечно, ничего не должны платить, если хотите доставить мне удовольствие, приходите еще раз и образумьте окончательно эту бестию! У меня дело не станет за десятью долларами, — ведь это не дешевая лошадь, и если ее обуздать, то я на ней кое-что заработаю!

!!!!!Скакун сделал прыжок.

— Если вы этого хотите, я охотно опять приду к вам, — ответил я.

С тех пор как я слез с лошади, Генри не сказал ни одного слова и только смотрел на меня, качая головой. Теперь он всплеснул руками и воскликнул:

— Это действительно совсем особенный, необыкновенный грингорн! Чуть не до смерти заморил лошадь вместо того, чтобы самому быть сброшенным на песок! Кто вас этому обучил, сэр?

— Случай, благодаря которому мне подвернулся полудикий венгерский жеребец, никому не позволявший садиться на свою спину. Я его мало-помалу обуздал, хотя и рисковал при этом жизнью.

— Благодарю покорно за такое удовольствие! Я предпочитаю свой старый, набитый войлоком стул, который ничего не имеет против того, чтобы на него садились… Идемте! У меня даже голова закружилась! Но я не напрасно заставил вас стрелять и ездить верхом, на это можете положиться.

Мы пошли домой каждый к себе. В продолжение этого и следующих двух дней мистер Генри не приходил к нам, и я также не имел возможности навестить его. Только на четвертый день он зашел ко мне после обеда — знал, что я был свободен.

— Хотите со мной прогуляться? — спросил он.

— Куда?

— К одному джентльмену, который хочет с вами познакомиться.

— По какому случаю?

— Нетрудно догадаться: он никогда еще не видел ни одного грингорна!

— В таком случае я иду. Пусть он узнает, кто мы такие!

У Генри было в тот день очень лукавое выражение лица: наверняка приготовил мне какой-то сюрприз. Мы долго шли по разным улицам, пока наконец он не привел меня в какую-то контору. При этом он вошел так быстро, что я не успел прочитать надписи золотыми буквами, красовавшейся на окнах. Все же мне показалось, что я видел слова «офис» и «геодезия». Вскоре выяснилось, что я не ошибся.