Том 18. Пертская красавица ; Рассказы - [196]

— Выпей, — сказала она, — выпей за отчий дом, прежде чем ты навсегда его покинешь; и скажи мне — раз уж, презрев, что ты сын своего отца, ты наложил на себя цепи, выкованные новым королем и новым предводителем — их обоих твои предки знали только как смертельных своих врагов, — скажи мне, сколько на этих цепях звеньев?

Хэмиш принял из ее рук чашу, но взглянул на мать с недоумением, видимо не поняв скрытого смысла ее слов. Она продолжала, повысив голос:

— Скажи мне, ведь я вправе это знать, сколько дней милостью тех, кого ты признал своими господами, мне дозволено будет на тебя глядеть? Другими словами — сколько дней мне осталось жить? Ведь, когда ты меня покинешь, на земле для меня не останется ничего, что бы привязывало меня к жизни.

— Матушка, — ответил Хэмиш Мак-Тевиш, — мне дозволено пробыть у вас шесть дней; и если вы согласны в пятый день уйти отсюда вместе со мной, я с миром доведу вас до вашего нового жилища. Если же вы останетесь здесь, я уйду на рассвете седьмого дня — это для меня крайний срок, чтобы поспеть в Дамбартон; потому что, если я не окажусь на месте утром восьмого дня, меня сочтут дезертиром, подвергнут наказанию; я буду опозорен как солдат и как человек благородного звания.

— Поступь твоего отца, — возразила Элспет, — была свободна как ветер, что колышет вереск; спросить его: «Куда держишь путь?» было бы так же нелепо, как спросить того, кто гонит по небу облака: «Зачем ты веешь?» Скажи мне, раз уж ты должен уйти и хочешь уйти, — под страхом какого наказания ты должен точно в назначенный срок вернуться в рабство, тебе уготованное?

— Не называйте это рабством, матушка; это служба, честная солдатская служба, единственная, которая сейчас предоставляется сыну Мак-Тевиша Мхора.

— Скажи все-таки, какое наказание тебе грозит, коли ты не вернешься?

— То, которому по военным законам подлежат дезертиры, — ответил Хэмиш спокойно, но изменясь в лице под влиянием каких-то сокрытых чувств; пытливый глаз матери тотчас уловил его смущение, и она решила непременно дознаться, где правда.

— Это, — продолжала она с напускным спокойствием, которому противоречил ее сверкающий взгляд, — это ведь то самое наказание, которому подвергают провинившуюся собаку?

— Не расспрашивайте меня больше, матушка, — сказал Хэмиш, — наказание не имеет никакого значения для того, кто никогда не навлечет его на себя.

— Для меня оно имеет значение, — возразила Элспет, — ведь я лучше тебя знаю, что там, где людям дана власть карать, часто возникает желание проявить эту власть без всякой к тому причины. Я хотела бы помолиться за тебя, Хэмиш, и мне нужно знать, о чем мне надлежит просить того, кто на всех простирает свое попечение, от каких бед он должен охранить твою юность и твою чистую душу.

— Матушка, — молвил Хэмиш, — для того, кто твердо решил никогда не совершать преступления, нет разницы, какому наказанию подвергают преступников. Вожди наших нагорий нередко тоже карали своих вассалов и, как я слыхал, карали сурово. Разве Лахлану Мак-Иану, который нам всем памятен, не отрубили голову по приказу его господина за то, что он посмел выстрелить первый, охотясь на оленя?

— Да, — подтвердила Элспет, — и следовало ее отрубить, раз он обесчестил вождя перед лицом всего клана. Но вожди наши и в гневе своем сохраняли благородство: они карали острым клинком, а не палкой. Наказание, ими назначенное, приводило к тому, что человек истекал кровью, но честь его оставалась незапятнанной. Можешь ли ты сказать это о законах, под ярмо которых ты подставил свою шею — шею человека, рожденного свободным?

— Нет, матушка, не могу, — грустно ответил Хэмиш. — Я видел, как они наказывали сакса, который, как они выразились, покинул знамя. Его стегали — прямо скажу, стегали плетьми, словно собаку, прогневившую властного хозяина. Признаюсь, когда я это увидел, мне стало худо. Но как собак наказывают только тех, кто хуже собак, кто не умеет сдержать слово.

— И все же, — не унималась Элспет, — на этот позор ты, Хэмиш, будешь обречен, если дашь своим начальникам повод к недовольству и даже если они без повода будут недовольны тобой. Больше я с тобой о твоих делах говорить не буду. Если бы даже этому шестому дню, считая от сегодняшней утренней зари, суждено было стать днем моей смерти и ты задержался бы, чтобы закрыть мне глаза, ты подвергся бы опасности быть исхлестанным плетьми, как привязанная к столбу собака, — да, если б у тебя хватило мужества не покинуть меня на смертном одре, не допустить, чтобы в моей одинокой хижине последняя искра огня в очаге твоего отца и последняя искра жизни в сердце брошенной тобой матери угасли в один и тот же миг!

Разгневанный Хэмиш быстрыми шагами направился к двери.

— Матушка, — сказал он наконец, — не думайте об этом. Я не могу быть обречен на такой позор, потому что никогда и ничем не навлеку его на себя; а если б он мне угрожал, я сумел бы умереть, прежде чем буду обесчещен.

— В этих словах я узнаю сына моего возлюбленного супруга! — воскликнула Элспет; затем она перевела разговор на другие предметы и с видимой грустью, словно покорившись судьбе, слушала Хэмиша, когда он, напомнив, сколь кратко время, которое им суждено еще пробыть вместе, стал упрашивать ее не омрачать эти часы ненужными, тягостными пререканиями об обстоятельствах, вынуждающих их расстаться.