Том 18. Лорд Долиш и другие - [200]

Гром аплодисментов разразился из толпы бойскаутов.

— Что я хочу особо подчеркнуть, — завершил Кларенс более сдержанно, — наш час наступит скоро. Англия рассчитывает на нас, и нам предстоит проявить себя, чтобы рассчитывала она не зря. Усердно раздувая крепнущее пламя розни между отдельными контингентами нахлынувшей орды, мы сможем добиться окончательного развала. В ожидании этого дня посвятите себя подготовке к военным действиям. Я закончил, друзья.

— Главный бойскаут вот о чем, — пояснил командир отряда Уагстафф, — нечего болтаться без дела и всякие такие дела. Чтоб упражнялись будь здоров, а там, как придет время, уж мы поколотим русских с германцами — мало не покажется. Усекли? Ну ладно. Смотрите, уж не подведите в заварушке.

— Иин гоньяма-гоньяма! — грянули воодушевленные бойцы. — Инвубу! Йа-бо! Йа-бо! Инвубу!

Глас Молодой Англии — Молодой Англии наготове и начеку!

Глава 2 РЕШАЮЩИЙ АНГАЖЕМЕНТ

Историки, когда у них дойдут руки до начала двадцатого столетия, назовут его золотым веком мюзик-холлов. Ко времени великого вторжения они расплодились по всей Англии. В каждом городке, в каждом пригороде был свой, часто не один. Всеобщую жажду зрелищ приходилось так или иначе утолять, что с помощью мюзик-холла получалось легче всего: самое общедоступное место, где люди с улицы могли поглазеть на героев дня. Допустим, несдержанный джентльмен уложил на месте свою бабушку молотком для угля, тогда лишь кучка народу взирала бы на столь интересное лицо в уголовном суде Олд-Бейли.[110] Чтобы и прочих не лишать пищи для ума, стоило пригласить его — за хорошие деньги — на эстраду. Вот где, при условии оправдательного приговора, он мог после вводного слова какого-нибудь астматика озарять широкую публику улыбкой минут десять, временами бормоча себе под нос, а потом идти восвояси. Его сменяла некая предприимчивая дама, которая едва-едва не разрешила проблему, как жить на десять тысяч в год без гроша за душой, или другую, не менее интеллектуальную.

Только к середине сентября созрела, казалось бы, очевидная идея: предложить ангажемент военачальникам вторгшихся армий.

Первым додумался Солли Куэйн, многообещающий молодой импресарио. Солли был отпрыск Авраама Коэна, известного в Викторианскую эпоху антрепренера. Его братья, Эйб Керн, Бенджамин Кохун, Джек Койн и Барни Кауэн, потянулись в Сити; но Солли продолжил семейное дело и уже завоевал прочную репутацию. Когда Лупоглазый Билл Маллинз, виртуоз смертоносного мешочка с песком, покидал Дартмур[111] после двадцатилетнего уединения, не кто иной, как Солли с порога обеспечил ему непрерывное лекционное турне по мюзик-холлам Макгинни в течение трех лет. Его же стараниями Джо Браун, поглощавший восемь фунтов сырого мяса за семь минут с четвертью, впервые получил возможность блеснуть талантом перед куда большей американской аудиторией.

Будто молния, его озарила мысль: пора пристроить вражеских генералов.

— Милое дело! — возопил он. — По мне, успех им обеспечен, выставляй их хоть где.

Солли был человек действия. Минуты не прошло, а он уже говорил по телефону с директором-распорядителем «Колоссального зрелищного синдиката». Через пять минут директор согласился платить принцу Отто Саксен-Пфеннигскому пятьсот фунтов в неделю, если удастся уговорить его выйти на сцену. Через десять минут великий князь Водкинофф мог выступать, коль скоро пожелает, во всех мюзик-холлах Стоуна и Раффер-ти, за четыреста пятьдесят еженедельно. Через пятнадцать минут Солли Куэйн, прорвавшись сквозь толпу, — столько пародийных трагиков, комиков-универсалов и куплетистов ждали аудиенции уже полтора часа — мчался сломя голову в таксомоторе к русской линии фронта, в Хэмпстед.

Генерал Водкинофф принял посетителя учтиво, но поначалу без энтузиазма. На пути к артистической карьере ему виделись препятствия. Что, потребуется натягивать реквизитную лысину и распевать «видели бы люди мою милую» и подобные песни? Это не для него. Он пел только раз в жизни, двадцать лет назад, на студенческой пирушке в Московском университете. На то, чтобы его раззадорить, признался он мистеру Куэйну, ушло полтора графина водки, чистой, как слеза.

Импресарио поднял возражения на смех.

— Какое, ваша великосветлость, — вскричал он, — ничего подобного. Никто ведь вас не прочит в комики. Вы пойдете как интеллигентный лектор и чтец из общества. «Мое вторжение в Англию» — свет потушен, крутится кино. Фильму состряпать легче легкого.

Великий князь усмотрел другой камень преткновения.

— Я так понимаю, — сказал он, — эстрадным звездам в часы досуга приличествует есть… э-э… жареную рыбу руками. Мне тоже следует? Вряд ли я справлюсь.

Мистер Куэйн опять засемафорил.

— Милое дело! Вовсе и не нужно. Ведущие артисты как раз едят ее ложками. Господь с вами, и в мюзик-холле можно оставаться культурным, не хуже чем где угодно. Так что, ваша великосветлость, по рукам? Одно выступление за вечер, четыреста пятьдесят монет в неделю, в газетах пропечатаем, что восемьсот семьдесят пять. Милое дело! Сам Гарри Л одер столько не получает, уж точно не в Англии.

Великий князь призадумался. Вторжение обошлось дороже, чем он рассчитывал. Англичане — нация лавочников,