Том 17. Зимние перезвоны - [5]

Фасеточные глаза! Изображение фокусируется на сетчатку не одной линзой, а множеством. Их тысячи и на выпуклых глазах мухи, что дает ей мозаичную картину окружающего пространства (все знают, как трудно прихлопнуть муху, с какой стороны ни замахивайся). У стрекозы же фасеточное зрение — предел совершенства.

27 000 линзочек проецируют на сетчатку глаза попавшего в поле зрения комара или что-то еще. Потому так легко и свободно с резкими поворотами носятся друг за другом или охотятся эти изящные существа.

Глаза любого животного получают столько информации из окружающего мира, сколько ему необходимо для полноценного существования и выживания.

_{Фото из архива В. Пескова. 5 сентября 1987 г.}

Домик для крохалей

(Окно в природу)

На эстонском острове Рухну, в единственной островной деревеньке, на деревьях возле домов я увидел в большом количестве изрядных размеров дуплянки, бочонки, ящики, даже духовку.

Приглядевшись, понял: к пчеловодству эта «посуда» отношения не имеет, повешена явно для птиц. Но каких?

Заметив мое любопытство, пиливший дрова островитянин бросил работу и с такой охотой взялся все объяснять, как будто сорок с лишним лет жизни только и ждал желанной минуты.

— Понимаес, это для птиц… Ну утка такая — крохаль, как скворец, поселяется около дома. Ну что же, раз поселяется — пожалуйста, вот и дома выбирай.

Островитянина зовут Норм. Норм Эндель. Он родился на Рухну. Был рыбаком, электриком, председателем сельсовета. Делает дома крохалям с детства. Норм рад заиметь благодарного слушателя. Букву «ш» он произносит как «с».

И его дружелюбная речь занятна, как эти дома для птиц.

— Мы ребятисками, понимаес, соревновались. Кто больше повесит. Они, понимаес, тяжелые — приходилось веревку и блок применять. Я весал пятнадцать, и, понимаес, во всех селились.

— А что же это за птица, крохаль?

— Ну, понимаес, утка. Нос такой с крючком — рыболов.

— А в домики прилетают гнездиться?

— Да. Дырка должна быть больсая. Птица эта, понимаес, с ходу, как пуля, влетает — ни провода месать не должны, ни ветки.

Норм Эндель…

…и домики для птиц.

— Людей не боятся?

— Не-е… Живут, как скворцы.

— Что же, для радости к дому птиц привлекают?

— Можно сказать, для радости. Но мы и квартплату берем.

— ?

— Яйца берем. Не все, конечно. Оставляем крохалю десять, остальные — на сковородку.

Так делали тут, на Рухну, всегда. Крохалей, понимаес, это устраивает. Ворон и галок мы прогоняем. А к человеку утки привыкли. Ставис лестницу… Ничего, опять садятся на яйца. Иногда, понимаес, в один яссик две утки яйца кладут. Это неудача для уток, а мне удача.

— Ну а вывелись малыши, как же с дерева вниз?

— О! Прыгают, как парасютисты из самолета. Мать внизу, подает голос, а они — один за другим. Подпрыгивают на земле мячиками. Мать, понимаес, умеет считать. Например, прыгнуло семь, а она все зовет, знает, исё один есть. Ну ставис лестницу, на руках спускаес трусиску. И мать ведет детвору к морю. Ведет по улице, по огороду. Вороны тут зверствуют, норовят малысэй похватать. Ну приходится с матерью проводить до воды. Так делают ребятиски и взрослые.

— Что же, только на Рухну крохали квартируют?

— Да нет, на всех островах, на Кихну, на Манилайде, Вилсанди. До войны, говорят, даже на Сааремаа были. Это, понимаес, интересное дело — иметь во дворе дикую птицу. Живет рядом с тобой и не боится.

 _{Фото автора.27 сентября 1987 г.}

Осени середина

(Окно в природу)

Самая середина. Все уже пожелтело, но не успело еще облететь. Погожие тихие дни разбавляют желтизну мира солнечным синим туманом. Утром туман так плотен, что, переправившись через канал и поднимаясь к селу Рождествено, вижу лишь силуэты двух говорящих людей. Почтальон, отдавая в крайнем дворе газету, делится новостями:

— Васька Поланин леща на четыре кило поймал…

— Васька умеет… — отзывается собеседник.

На проводах у дома стая готовых к отлету скворцов по-весеннему свищет и верещит, но без азарта, вполголоса, предаваясь приятным воспоминаниям. В поредевших садах фонарями желтеют поздние яблоки, в рябинах пируют дрозды. Лежащее на взгорке село кудрявится всеми оттенками желто-бурого цвета, серебрится пушком диких трав на околице. Тропа от села желтой змейкой скрывается в пойменных крепях, где синей подковой притихла вода. Словно любуясь этим творением осени, скользит, сверкая на солнце ослепительно белым боком, сорока. Наигравшись, она вдруг круто, зигзагами падает в ивняки.

За двадцать шагов слышно, как пробегает мышь, как выдает шуршанье осторожный с приседанием шаг возбужденной охотой кошки.

— Да, дело идет к холодам. Мыши к жилью прибиваются — это уж верный признак, — наблюдая за кошкой, размышляет знакомый лесник.

Дом лесника огородами смотрит в бор, и на этой черте лесная жизнь встречается с деревенской, домашней. На лужайке возле дубов пасется корова, где-то за пеленой елок погромыхивает цепью лошадь, по пруду далеко в лес углубляются утки. Обитатели леса, тоже не признавая границы, наведываются к жилью.

Огород лесника изрыт кабанами, дрозды летают клевать рябину, сойка кормится возле кур. А недавно у соседей лесника и сами куры исчезли.

Семь штук. Расследование показало: пока хозяйка дома была в отъезде, беспризорных птиц перетаскала лиса.