Том 16. Доктор Паскаль - [22]
Польщенный Маккар шумно расхохотался:
— Шути, шути, племянничек! Стаканчик коньяка почище всех твоих дурацких лекарств… Надеюсь, вы не откажетесь чокнуться со мной? Пусть люди знают, что дядюшка Маккар принял вас по-родственному. Мне-то наплевать на злые языки. У меня всего вдоволь: хлеба и винограда, оливковых и миндальных деревьев, — под стать любому буржуа. Летом я покуриваю трубку в тени моих шелковиц, а зимой прихожу курить сюда, вот к этой стенке, на солнышке. Гм! за такого дядюшку не приходится краснеть… Клотильда, у меня найдется сироп, если захочешь. А вы, дорогая Фелисите, я знаю, предпочитаете анисовку. Что ж, у меня есть все, поверьте, все, чего бы вы ни пожелали!
— Спасибо, Маккар, мы ничего не хотим… Мы торопимся… Так где же Шарль?
— Шарль? Ладно, ладно, сейчас! Я понимаю, папаша приехал навестить сыночка… Но это не помешает нам пропустить по рюмочке.
Когда же все наотрез отказались, он обиделся и сказал, злобно усмехаясь:
— Шарля здесь нет. Он в больнице, со старухой.
Маккар подвел Максима к краю террасы, показал ему на большие белые постройки и разбитые между ними сады, похожие на тюремные дворики.
— Глядите, племянник, — прямо против нас три дерева. Так вот: у того, что слева, — во дворе фонтан. А пятое окошко справа на первом этаже — тети Диды.
Там как раз и находится мальчонка… Да, я только что отвел его туда.
Это было послаблением, допущенным дирекцией. За двадцать один год пребывания в больнице старуха не причинила ни малейшего беспокойства сиделке. Она проводила целые дни в кресле, глядя прямо перед собой, всегда спокойная и тихая; мальчик охотно бывал у нее, да и старуху, видимо, это занимало, — почему на такое нарушение правил смотрели сквозь пальцы и иногда на два-три часа оставляли у нее Шарля, поглощенного вырезыванием картинок.
Новое препятствие еще ухудшило настроение Фелисите. Когда Маккар предложил отправиться за мальчиком всей компанией, впятером, она рассердилась:
— Что за нелепость! Ступайте один и возвращайтесь поскорее. Мы не можем терять времени…
Фелисите еле сдерживала кипевший в ней гнев, и это забавляло дядюшку; почувствовав, что он ее раздражает, он стал настаивать на своем, не переставая издеваться.
— Черт побери! Да ведь нам, дети мои, представляется случай повидать старуху матушку, нашу общую прародительницу. Тут уж отрекаться не приходится, все мы пошли от нее, и хотя бы из простой учтивости следует навестить ее и пожелать ей доброго здоровья, ведь мой племянничек прибыл издалека и небось позабыл, когда видел ее в последний раз. Что до меня, я от нее не отступаюсь, черт меня подери, нет! Она слабоумная, не спорю; но немногие могут похвалиться мамашей, которой перевалило за сто, и поэтому стоит оказать ей немного уважения.
Наступило молчание. Всем стало не по себе. Клотильда, не проронившая до сих пор ни слова, взволновалась и заговорила первая:
— Вы правы, дядюшка, мы отправимся к ней все!
Даже Фелисите была вынуждена уступить. Все снова уселись в ландо. Маккар поместился рядом с кучером. Побледневший от усталости и волнения Максим во время короткого пути расспрашивал Паскаля о Шарле, но под мнимой отцовской заботой скрывалось возраставшее беспокойство. Смущенный властными взглядами матери, Паскаль смягчил правду. Господи, да просто мальчик не отличается крепким здоровьем, поэтому его охотно оставляют на целые дни у дядюшки в деревне, но никакой особой болезни у него нет. Паскаль умолчал, что одно время он надеялся укрепить мальчика, впрыскивая ему экстракт нервного вещества, но пришлось от этого отказаться, так как он постоянно наталкивался на одну и ту же неприятность: малейший укол вызывал у Шарля кровотечения, которые приходилось останавливать тугой повязкой; капельки крови, проступавшие на коже, словно росинки, свидетельствовали о дряблости тканей — следствии вырождения. В особенности мальчик был подвержен кровотечениям из носа, таким внезапным и обильным, что в любую минуту мог истечь кровью, поэтому и нельзя было его оставлять одного. В заключение доктор успокоил Максима, сказав, что все же не теряет надежды: умственные способности Шарля пока дремлют, но, быть может, пробудятся, если он попадет в духовно более развитую среду.
Наконец они подъехали к больнице. Маккар, который все время прислушивался к словам Паскаля, сказал, слезая с козел:
— Мальчонка очень добрый, очень. Да к тому же красив как ангел!
Максим побледнел еще больше и задрожал, несмотря на удушающую жару, но не задавал больше вопросов. Он оглядел обширные корпуса больницы, многочисленные строения, отделенные друг от друга садами — для мужчин и для женщин, для тихих и для буйно помешанных. Всюду было безупречно чисто, унылое безмолвие нарушалось только шумом шагов и звяканьем ключей; старый Маккар знал всех сторожей. Впрочем, двери раскрывались не только перед ним, но и перед доктором Паскалем, получившим разрешение лечить некоторых больных. Они прошли по галерее, свернули во двор; тетя Дида жила в одной из комнат первого этажа, оклеенной светлыми обоями, обставленной кроватью, шкафом, столом, креслом и двумя стульями. Сиделка, которой не разрешали ни на минуту покидать свою подопечную, как раз отлучилась. И в комнате за столом сидели только безумная, неподвижно застывшая в своем кресле, и напротив нее, на стуле, — мальчик, занятый вырезыванием картинок.
