Том 15. На Рио-де-Ла-Плате - [33]

Неподалеку от дома протекала небольшая речка, несшая свои воды в Рио-Негро. Берег ее был изрезан острыми и глубокими расселинами, тем не менее, судя по колеям, пересекавшим реку, через нее можно было рискнуть переправиться. Вскоре я имел возможность увидеть, как происходит переправа. Едва мы решили тронуться в путь, как с той стороны, откуда мы прибыли, донесся неистовый шум. Я завернул за угол дома и увидел, как бешеным галопом приближается один из тех дилижансов, о которых я говорил.

Кучер и трое всадников, словно обезумев, подхлестывали лошадей, напрягавших все свои силы, чтобы волочить тяжелую колымагу. Я был уверен, что экипаж в любую минуту может перевернуться, ведь он продвигался вперед слишком резкими рывками. Всадники ревели как помешанные. Изнутри экипажа и с верхней его площадки доносились пронзительные умоляющие голоса. То были голоса пассажиров, просивших ехать помедленнее или желавших высадиться здесь, возле станции. Напрасно! Безумная кавалькада миновала нас и устремилась к реке; дилижанс скатился с крутого обрыва, скользнул сквозь взметнувшуюся стену воды и выбрался на противоположный берег. Лошади от изнеможения чуть не валились на брюхо. У меня голова кругом пошла. Лучше скакать на самой захудалой кляче, чем мчаться и трястись в подобной повозке!

Тем временем и мы тронулись в путь. Нам пришлось проехать по воде, доходившей мне выше щиколоток. Когда мы оказались на той стороне, моим спутникам, йербатеро, вздумалось догнать дилижанс. Поэтому мы поскакали галопом. Когда мы приблизились к нему и всадники, сопровождавшие наш экипаж, поняли наш замысел, началась сумасшедшая гонка. Поднялся такой рев, словно под нами разверзся ад. На бедных лошадей посыпался град ударов. Экипаж буквально швыряло. Он клонился то вправо, то влево, казалось, что он передвигается по степи громадными прыжками.

Все, кто окружали экипаж и находились внутри его, выли, орали и ревели, одни поступали так от страха, другие — в упоении гонкой. Мои йербатеро тоже принялись кричать. С таким ревом, наверное, друг на друга набрасываются стаи пум или ягуаров.

Моя лошадь тоже заволновалась, но я удержал ее. Я окликнул моих спутников, призывая их остановиться. Но все было напрасно. Они так отделывали шпорами своих лошадей, что те от боли мчались вперед как полоумные.

Местность была довольно ровной. Но если бы повозка наткнулась на какое-то препятствие, то можно было ставить сто к одному, что она непременно перевернулась бы. И тут возникло непредвиденное препятствие! Это был ручей — хотя и не широкий, но изрезанный глубокими расселинами.

Пеоны заметили подстерегавшую их опасность, но они не хотели, чтобы мы их догнали. Экипаж никуда не свернул. Лошади прыгнули в воду, и дилижанс резко накренился вправо. Три пассажира, сидевшие наверху, с испуганными воплями распростерли руки. Лошади побежали по воде. Напрягаясь изо всех сил, выбрались на другой берег — дилижанс накренился влево. Взобравшись на берег, лошади, подхлестываемые пеоном, понеслись с удвоенной силой. Дилижанс резко дернулся — он снова накренился вправо; второй рывок — подпрыгнул и плюхнулся на правую сторону. Еще некоторое время лошади волокли его вперед. Трое пассажиров сверху свалились с повозки и лежали неподвижно. Их жизни угрожала опасность: лошади моих спутников могли искалечить их, ведь мы следовали вплотную за дилижансом.

Но и сам дилижанс лежал на земле. Майораль и двое пассажиров очутились сбоку от него. Лошадь форейтора пала, одна из двух бежавших за ней лошадей — тоже. Большинство лассо лопнули. (Упряжь в этих краях очень ненадежная. Она состоит всего из одного ремня, пропущенного под животом лошади. К ремню крепится лассо, другим концом оно привязывается к экипажу. Так лошади и тянут экипаж. Если одно из животных падает, то, чтобы избавиться от него, снимают ремень и лассо.)

Мы остановились возле несчастной колымаги. Здесь творилось черт знает что. Лошади и пеоны катались по земле, последние громко причитали или выкрикивали проклятия. Еще хуже были дела у тех, кто находился внутри «общественного экипажа». Во всю мощь своих легких они звали на помощь. Особенно выделялся один голос.

— Моя шляпка, моя шляпка! — безостановочно вопила женщина.

— К черту вас с вашей шляпкой! — прорычал ей в ответ мужской голос. — Не топочите по моему лицу!

— Я ранен! Мне надо выйти вон! — кричал другой.

Я спрыгнул с лошади и, приложив силу, распахнул дверцу, которую от удара заклинило, осколки разбитого стекла обрушились внутрь.

Сперва показался мужчина, у которого, по-видимому, была повреждена рука. Я помог ему. Потом вылетел маленький, тщедушный человечек, вслед за ним появился третий пассажир, оказавшийся настолько тучным, что вытащить его на свет божий я смог лишь с помощью Монтесо.

— Боже мой, моя шляпка, моя шляпка! — Этот крик все еще доносился изнутри экипажа. — Не наступите, не наступите, сеньор! Вы пораните меня и повредите мою прекрасную шляпку!

— Что мне за дело до вашей шляпки! Выпустите меня!

Пассажир, выпаливший эти гневные фразы, медленно выполз. Затем появились две женские ручки и наконец головка стонущей дамы. Из дверного проема высилась ее тощая долговязая фигура.